Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)

Итак, девушка от меня не ушла. Она осталась. Я не мог с ней заговорить. Я знал, что она меня не поймет. Я подумал, что сейчас и Тутайн оказался в чужой комнате наедине с девушкой^{161}. «Мы достаточно напились, чтобы сделать что-то такое, о чем потом будем жалеть», — повторял я себе вновь и вновь. Я не осмеливался раздеться. Я прислушивался к тому, что происходит за стенкой, в соседней комнате. Но оттуда не доносилось ни звука. Наконец — с сердцем, полным тревоги, — я освободился от одежды и залез в постель. Улегшись, я продолжал прислушиваться: вдруг какой-нибудь шум или вскрик всё изменит… Я смотрел на девушку. Я уже знал, что она от меня не отстанет… разве что я придумаю, как приказать ей уйти, чтобы она поняла. Я горестно вздохнул сквозь стиснутые зубы. «Он мне пообещал, что никогда больше не нападет с ножом на девушку. Он будет очень стараться сдержать обещание», — уговаривал я себя.

Пока я искал утешения в давних словах Тутайна, японское шелковое кимоно соскользнуло с плеч негритянки. И вот она передо мной — юная, с сухой пылающей кожей, трепещущая… Я закрыл глаза. Я знал, что не смогу устоять, если не произойдет этого жуткого изменения ситуации за стеной: вскрика или мгновенного всплеска борьбы, предвосхищенного моим страхом… Сочные, тающие фрукты; прозрачное ароматное вино, орошающее наши гортани: это и есть наслаждение жизнью, наслаждение оттого, что мы присутствуем здесь. Это наш час, а не чей-то еще… Лампа погасла. Я протянул руку в темноту. Комната внезапно углубилась и расширилась. Посередине этого нового пространства луна нарисовала фиолетовую, с желтым отливом, фигуру: придумав цвет, который чернее черного, который представляет собой инверсию светящего пламени. Это было настолько красиво, что мой страх усилился^{162}…

Ночь прошла. Наутро Тутайн сделал очень четкий, холодный жест. Из кошелька он достал два соверена — по одному для каждой девушки. Вынул из манжеты запонку: две пуговицы, два бледных лунных камня, оправленных в серебро^{163}; раскусил зубами застежку, соединявшую пуговицы, и протянул девушкам по маленькому украшению. Обе вскрикнули от восторга; и тут же тихо рассмеялись. Они смеялись от всего сердца. В их глазах плавали матово-белые отблески круглых лунных камней.

— Мы даем больше, чем получили, — сказал Тутайн, — и можем расстаться с ними радостно. — Он просвистел несколько нот. И толчком распахнул дверь.

Капитан был уже на ногах. Он увидел за нашими спинами двух смеющихся негритянок. Казалось, он только теперь вспомнил о вчерашнем дне. И тоже вежливо засмеялся. С нашего судна донесся звук парового свистка. Мы попрощались с хозяевами, не отведав завтрак, который они нам предложили. Капитан внезапно заторопился. Прыгая в шлюпку, которая должна была отвезти нас к пароходу, мы видели, что между пальмами стоят две негритянки в японских шелковых кимоно. Их лица теперь казались серьезными, неподвижными. Для меня они стали неузнаваемыми. Я почувствовал, как слезы хлынули у меня из глаз. Тутайн схватил меня за плечо.

— Дурак, — сказал он, — ты ведь даже не знаешь, почему плачешь.

— Знаю, — возразил я. — Потому что у меня нет ни сил, ни терпения, чтобы осмыслить то, о чем я так долго грезил. Я уже понял, что этот континент — не для меня. Я — только один из виновных в его обнищании. И все-таки сегодня ночью луна показала мне что-то, чего я не ждал, о чем даже не мечтал: некий цвет. Он произвел на меня потрясающее впечатление — как если бы в могильном склепе из лопнувшего гроба вдруг высунулась стопа. Стопа девушки, пролежавшей в гробу сто пятьдесят лет: узкая, желтоватая, но не тронутая тлением… Если бы, попав в этот могильный склеп, я и ждал чего-то необычного, то мой дух предчувствовал бы находку голого черепа или обнажившегося скелета. Но вместо этого я увидел прелестную девичью ножку и внимательно ее рассмотрел, поднеся к ней свечу… Я был один в почти недоступной церковной крипте… Сегодня ночью я был наедине с окрашенным луной фиалковым телом^{164}.

— А для меня речь шла о жизни и смерти, — сказал Тутайн. — Речь шла единственно о том, буду ли я существовать еще и сегодня. Мне грозила опасность гибели в темноте. В мою комнату луна не светила. Я думаю, что выдержал испытание. И это — выигрыш, перевешивающий мелкие неудобства.

Мы скользили по воде, пересекая полосу прибоя. Широкая лодка поднималась и опускалась под ритмическое шипение пены. Плечевые мускулы гребцов играли в ту же игру, в какую играют волны-горы и волны-долины: напряжение — расслабление.

* * *