Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)

Когда я понял, что потерял Африку (точнее, она вообще для меня не открылась, а я из-за трусости не отважился положить жизнь на то, чтобы добыть знания о ней и соответствующие переживания), моя уверенность в будущем еще больше ослабла. Конечно, я знал: что-то, так или иначе, должно с нами произойти — хотя бы то, что мы оба погибнем. Но для гибели требуется определенное время, и в двадцать пять лет человек, если он здоров, сразу не умирает — даже если вдруг становится запойным пьяницей, начинает глотать кокаин или заражается сифилисом. Ему придется пройти еще какой-то отрезок пути. Дожить до тридцати или тридцати пяти лет…

Я уже задумывался о возможности расстаться с Тутайном. Такое решение как бы напрашивалось само собой. Но я сознавал, какие трудности связаны с осуществлением этого плана, непредсказуемого в своих последствиях. По ту сторону нашего расставания зияла круглая черная дыра. Я бы остался в одиночестве. Покинутый всеми благими силами. Я не владел бы больше этим человеком. И не сумел бы потом иметь дело ни с одним другим. (Я думал о его глазах, кистях рук, пупке, о сосках на его груди, о звуках его голоса, и еще — скольких трудов мне стоило получить обо всем этом точное представление, которое я действительно получил.) Я все откладывал необходимость с этим разобраться на потом. Вероятно, если быть точным, и не особенно хотел разбираться. Но с каждой морской милей, приближавшей нас к северу, решение само приближалось к нам. Не мое решение, не наше решение, а решение как таковое: то будущее, которое уже было в прошлом, которое наконец достигло настоящего и вот теперь неудержимо врастает в Неотвратимое.

* * *

Последней нашей остановкой стал порт Лас-Пальмас^{169}. Здесь мы с Тутайном снова оказались на распутье. У нас был выбор: вернуться на том же пароходе в Южную Америку или поискать на земле другое место, более подходящее для продолжения нашего бытия. Когда пароход пришвартовался у внешнего мола Ислеты^{170}, чтобы заполнить бункер углем, мы знали: на размышления нам остается два дня.

Тутайн сказал:

— Там легко будет открыть торговлю скотом. (Он подумывал о каком-нибудь южноамериканском городке, имеющем имя на топографических картах и место на земле. Возвращаться в Баию-Бланку мы не собирались.) Мы сумеем вести себя в соответствии с местными обычаями. Все равно, куда бы мы ни попали, нам придется приспособить зримую часть нашей жизни к нашему окружению. Но ведь мы этому научились.

Я спросил, хотя знал ответ заранее:

— Ты больше не хочешь плавать по морям?

Он посмотрел на меня с грустью.

— Нет, — сказал. — Это давно между нами обговорено… Ты просто хотел бы со мной расстаться.

Я солгал:

— Вовсе нет. Я лишь испытываю страх перед будущим. Наша с тобой совместная жизнь не вполне удалась. Она оставляет желать лучшего — и для тебя, и для меня.

— Конечно, — согласился он, — законы мироздания не изменились ради нас с тобой. Непрерывное исполнение желаний, которого в этом мире вообще не бывает, отсутствовало и в нашем случае. Об этом можно много говорить… Но ты в это вникать не хочешь. Ты уже наполовину высказал правду, и мне этого достаточно, чтобы понять остальное. Как бы то ни было, я не могу от тебя уйти, даже если ты обидишь или унизишь меня. Не могу и всё. Если я тебе окончательно опротивел, для тебя остается один выход — тайное бегство. Так ты избавишь себя от необходимости видеть последствия…

— Я не собираюсь бежать, — отрезал я.

Он не обрадовался моим словам. Но и не встревожился.