Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)

И опять подождал. Ах, я много раз делал паузы, чтобы не закрывалась дверь для возможных вопросов. Но прошло много времени, прежде чем слово Юнатана ею воспользовалось. Это было вообще первое слово, которое я от него услышал. Прежде я уже говорил Юнатану, что не считаю то, в чем его обвиняют, грехом или болезнью. И заклинал какие-то силы природы. Но далеко не сразу мне удалось найти весомое и спасительное высказывание. Словно посланец, я повторил чужие слова:

— Один раз в день, такова норма.

И вот теперь, медленно, пришло первое его слово, первый вопрос изо рта, наполненного горечью:

— Так значит, это разрешено?

— Разрешено, но не рекомендуется, — сказал я двусмысленно.

— Как грех может быть разрешен? — спросил Юнатан.

— Грех не разрешен, — сказал я, — но закономерности тварного мира и потребности плоти не греховны; может, они обременительны, если наши мысли грезят о свободе или мнят, что пребывают вне времени. Но мы заключены во время нашего тела, неизбежно. И здоровье требует от души жертв — точно так же, как требуют жертв болезнь и безумие.

— Потребности плоти обременительны: вы очень удачно это выразили, — сказал Юнатан.

— Я настаиваю на том, что вы должны полностью освободиться от ощущения своей греховности, — сказал я решительно.

— Освободиться? — с отсутствующим видом переспросил Юнатан.

— Вам нужно другое мировидение. От масштаба, которым руководствуются верующие, вы уже почти отказались.

— Я отказался от самого себя, — сказал Юнатан.

— У вас нет никаких правил для повседневной жизни, — сказал я, — а без правил для себя самого ни один человек выстоять не может. Но существуют правила, значимые для всех или, по крайней мере, для многих.

— И одно из таких правил вы мне только что сообщили? — спросил Юнатан с какой-то подковыркой.

— Это крайняя уступка силам тела, на которую готовы пойти люди, — попытался я смягчить ситуацию. — Это совет для сильных. Правило крестьянских парней, которые благодаря своей мышечной силе способны обработать поле. Закон для слабых наверняка другой.

— Такая крайняя уступка для меня непригодна, — сказал он меланхолично. — И почему, собственно, вы хотите всё для меня облегчить? Я привык, что мне что-то запрещают. И соблюдаю запреты, если только это не выше моих сил.

— Я вас не понимаю, — сказал я обескураженно. — Речь ведь как раз о том, что вы не противитесь своим побуждениям, что нарушаете все запреты, что безмерные излишества разрушают ваше здоровье.

— Так значит, вы не всерьез хотели снять с меня грех? — спросил он почти беззвучно. — Мне этот грех запрещали. Грех либо целостен и неделим, либо его вообще нет. А представить, что его вообще нет, — это для меня невозможно.

Я попытался освободить его из западни таких мыслей и заверил еще раз, что во влечении, которое свойственно всем, я не могу усмотреть проявление зла; а вижу только намерение Природы, соблазнительницы и расточительницы, которая неумолимо требует определенных вещей, сама же в чем-то жестоко отказывает. Я прибавил еще, что не нахожу ничего позорного в том, чтобы быть животным; наоборот, мне часто бывает стыдно, когда меня причисляют к людям.

— В общем, мы договоримся так, — сказал Юнатан. — Вы позволите мне непозволительное и возьмете всю ответственность на себя. Я же в своих молитвах буду ссылаться на вас и обвинять во всем вас одного.

— Обвиняйте сколько влезет, — сказал я грубо. Меня разозлило фальшивое благочестие Юнатана. Я в тот момент не понял, что его словам предшествовало чудовищно трудное решение. Хотя мог бы догадаться, что означают бисеринки пота на лбу… К счастью для него, он не раскусил пустой орех моей последней фразы; он остался исполненным надежды. И внезапно сказал, спокойно:

— А в той крайней уступке я не нуждаюсь.

— Тем лучше, — ответил я, все еще раздраженно и равнодушно. — Надеюсь, вы одержите обещание, которое дадите себе; и постарайтесь тщательно взвесить свои возможности, а уже потом определяйтесь с намерениями.

— Я вам не нравлюсь, — сказал он печально и с достоинством, после того как долго молчал.

— Я вас не знаю, — ответил я, чувствуя свою вину.

— Зато вы знаете, что у меня такая же плоть, как у вас, — сказал он. — Мне не пришлось обнажаться перед вами. Другие, будто бы хотевшие мне помочь, — они меня рассматривали и ощупывали как свиноматку, у которой в брюхе дюжина поросят.

Мы, делая гигантские шаги, спустились к берегу.

— — — — — — — — — — — — — — — — — —

Через четырнадцать дней Юнатан появился у нас в отеле. Он хотел попрощаться. Я его ни о чем не спрашивал. Я уже знал, что он возвращается в Берген, чтобы еще год посещать гимназию, а потом начать академическую карьеру.

— Я хочу поблагодарить вас, — сказал он мне.