Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)

Женщина, которая приняла нас в первый вечер, оказалась хозяйкой гостиницы. Она придавала значение тому, чтобы при обращении к ней не забывали слово дуэнья, а звали ее Уракка де Чивилкой^{101}. Она была бездетной. Вдовой или незамужней. Она быстро прониклась расположением к нам и по-матерински старалась нам угодить^{102}. Но не осмеливалась на большее, чем прощать все плохое и неподобающее, что мы, по ее мнению, себе позволяли. В этой гостинице не совершалось ничего непристойного — если, конечно, не считать непристойностью торговлю животными, которым предстоит попасть на бойню и потом быть закатанными в консервные банки… Порядочность. Трезвость. Дешевизна. Точность. Чистота. Все пахло мылом, а не постояльцами — за исключением большой обеденной залы, с ее неискоренимой смесью табачных и алкогольных испарений. Люди, которые здесь останавливались, почти все приезжали в город по делам: что это за дела, каждый мог догадаться по их внешнему виду. Они торговали скотом или мясом, работали маклерами, были хозяевами овечьих стад, которые пригоняли на бойню, чтобы получить прибыль; или владели прилавком в одном из залов крытого рынка и по определенным дням продавали там урожай со своих полей и продукцию сыроварен и винокурен. Оставаясь сельскими жителями, они уже поняли преимущества торговли и почувствовали вкус к риску, связанному с бесцеремонным накопительством. Ни один из мужчин, которые здесь появлялись, казалось, не был захвачен водоворотом какой-нибудь уводящей с прямого пути фантазии^{103}. Они знали точный размер своих вложений и возможную прибыль или потери. Благосостояние, которого они уже достигли или к которому стремились, не было в их жизни чем-то внезапным; они жили в режиме медленного приумножения собственности — приумножения в том ритме, в каком приумножаются стада. Мышление этих мужчин было результатом выучки у медленно созревающих хлебов. Иногда они приносили с собой острый запах сильных животных. Их белые пальто, почти не запачканные, воняли пометом; реже к этому примешивались терпкие неистребимые испарения овечьей отары. Все постояльцы, казалось, знали друг друга. А если и не знали, то встречались здесь именно для того, чтобы завязать знакомства.