Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)

Я не знал, откуда он взял эту цифру, из каких источников статистической мудрости, и учитывал ли варварские страны или только зону цивилизации. Может, он просто солгал. Еще мне пришло в голову, что похожую историю я слышал в детстве. На моей родине тоже рассказывали о богатом скототорговце и о парне, который спрятался у него под кроватью… Значит, из-за этой истории, случившейся много лет назад — здесь, в маленьком южноамериканском городе, — постояльцы дешевой гостиницы и предпочитают спать в номере по двое…

— А что с убийцей? Его поймали? — спросил Тутайн.

— Он убежал; к тому времени как обнаружился факт убийства, он уже убежал, — сказала женщина.

— Понятно, — сказал Тутайн, — но он был молодым или старым?

— Он убежал, — повторила женщина.

— И даже подозрения не возникло? — спросил Тутайн.

— Подозрение возникло, — сказала женщина.

— Против кого и на каком основании? — спросил Тутайн.

— В ту же ночь исчез коридорный, и больше его не видели, — ответила женщина.

— Убийца, значит, был молод, — констатировал Тутайн.

Женщина снова воззрилась повлажневшими глазами на Тутайна и на меня.

— А вы-то знали этого коридорного? — спросил я.

Женщина начала плакать.

— Тогда гостиница еще не была моей собственностью, — проговорила сквозь слезы. — Я здесь работала горничной.

— Вы не обязаны перед нами исповедоваться, — сказал я решительно.

Я в тот момент боялся возможных разоблачений. И уже кое-что заподозрил. Но женщина взглянула на меня расширившимися глазами, невинно.

— Он был моим женихом, — сказала она, — вот и всё.

— Правая кровать или левая? — спросил Тутайн. — Я имею в виду: та, что ближе к окну или к двери?

— Я не могу его забыть, — пролепетала хозяйка. — Я никогда не верила в его вину.

— Кровать, на которой случилось убийство, — я о ней спрашивал, — нетерпеливо перебил Тутайн.

— Кровать у окна, — с запозданием ответила женщина.

— Я не покину эту комнату в ночь убийства, — сказал Тутайн. — Как выяснилось, речь идет о кровати, на которой сплю я. Толстяку не удастся меня вытеснить. Пусть только попробует, холодный, улечься рядом со мной — уж я ему вдолблю кое-какие сведения об убийцах и убитых. Привидения, даже очень упрямые, не закрыты для восприятия основополагающих истин. Этот человек был таким богатым, что просто стыд, и таким пожилым, что на него мог бы обрушиться целый град ударов. Постигшая его судьба — отнюдь не пощечина, запечатленная на равнодушном лике миропорядка. Убитый — не выпотрошенная девственница, не распятый негр, не насаженный на копье младенец, не забитый до смерти раб. Нужно отвести справедливости подобающее ей место и истолковывать мировую историю правильно. Нужно указать этому привидению по меньшей мере одну допущенную им ошибку: пусть поймет, что его роль совершенно ничтожна и что это самонадеянность — обижаться, когда тебя, почти уже достигшего цели жизни, неожиданно убивают. Когда ты умираешь внезапно, посреди деловой активности.

— Ой-ой, — испугалась женщина, — да что это с вами?

— Бывает и худшее!^{104} — кричал теперь Тутайн. — И я сумею объяснить это никчемному мертвецу. Я спрошу у него, скольких коров он в своей жизни отправил на убой. И не на них ли заработал состояние. Мы с ним вместе отправимся на бойню: может, там нам встретятся духи убитых.

Я попытался остановить его, схватив за плечо.

— Речь здесь идет об одном из принципов права! — продолжал он кричать. — Речь о том, пристало ли мне бояться мертвецов такого сорта. Я не позволю, чтобы во всех городах на меня нападали невежественные привидения…

Он всё не мог успокоиться. И повторил, что комнату освобождать не хочет. Но свою тайну не выболтал. Он ее никогда не выбалтывал. Ни в часы черного отчаяния, ни тогда, когда блуждал в обманчивых мирах опьянения. У него не было других конфидентов, кроме меня. Хозяйку он убедил в правильности принятого им решения — или же она просто сдалась, не выдержав его дикого красноречия.

В ночь годовщины убийства, которая вскоре наступила, Тутайн спал глубоко и без сновидений. У него не было причин бояться толстобрюхой тени скототорговца. Я тоже переступил через порог полуночи спящим. Но ближе к утру проснулся и больше заснуть не мог. Прислушивался к спокойному дыханию Тутайна. И не осмеливался шевельнуться. Я без всякого смирения думал о сцепленности разных судьбоносных потоков…

* * *