Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга вторая)

— Напротив, это в точности соответствует нашему договору, — возразил я. — Я ведь оставил за собой право уволить тебя в любой момент, когда захочу.

— Я не думал, что ты боишься… меня… или из-за меня, — сказал он. — Я в самом деле не понимаю, какой повод или какая мысль… могли подтолкнуть тебя к такому решению.

Тут у меня с молниеносной быстротой возникла идея, что те слова, которые он швырял в меня давеча, в ночном разговоре, были лишь эффектным фейерверкам: театральным средством, призванным продемонстрировать его горячую любовь к покойнику, который внезапно стал зримым. — Нечто подобное происходит с нами, когда мы впервые видим статую меланхоличного Антиноя: этого нежного юноши с красивым телосложением, который утонул в Ниле. Мы понимаем экстатическую ярость, восторженную печаль Адриана и то, почему император возвысил таинственно исчезнувшего юношу до ранга богов, почему выбрал звезду, которой предстояло отныне носить имя Антиноя, приказал построить посвященные ему храмы, воздвигнуть обелиски и статуи, даже назвал именем погибшего город в Фиваиде. — Красота всегда обладает чудовищными преимуществами. Даже негодующие отцы Церкви не смогли удалить с неба ту звезду. Скульпторы вновь и вновь пытались воспроизвести божественное тело Антиноя. На протяжении столетий верующие танцевали перед его изображением. Даже мы пугаемся, когда видим одну из этих статуй в первый раз… Аякс нападал на меня с таким жаром, будто в моих силах было предотвратить смерть Тутайна. И будто то, что я ее не предотвратил, равносильно убийству. Теперь, похоже, он забыл свою внезапную любовь к Тутайну и свои обвинения: забыл и то и другое — и причину, и следствие.

Только сказал:

— До третьего ноября остается еще несколько дней. Я хочу попытаться… продумать все это… ты всегда вел странную жизнь. Живые и мертвые — для тебя между ними нет особой разницы.

Деньги он принял. Но из комнаты вышел словно оглушенный. За столом был очень молчалив. Поспешные мысли отбрасывали тени на его лицо. Всю вторую половину дня он провел у себя в комнате. Думаю, готовился навестить Оливу. Я слышал, как он обстоятельно моется и приводит себя в порядок. Когда один раз я приоткрыл его дверь, мне навстречу повеяло дикими парфюмерными ароматами.

— — — — — — — — — — — — — — — — — —

Теперь его уже нет. Я так предполагаю. В его комнате стало совсем тихо. Он, наверное, вылез через окно. — Тьма замыкает пределы мира. Лампа создает шар зримого. Я положил в отбрасываемый ею световой круг два или три рисунка Тутайна. Мало-помалу я его вспоминаю с большей отчетливостью. Мне кажется, я вижу погребальную маску, которая охватывает все тело.

Мне в руки попал рисунок, которого я не знаю. Напрасно я пытаюсь найти в себе хоть какое-то воспоминание о нем. Остается предположить, что Тутайн его от меня намеренно скрывал. Это один из самых богатых штрихами, самых натуралистичных рисунков. На нем изображена девушка, которая превращается в каменную статую. Под ее ногами — профилированный, круглообточенный на токарном станке цоколь; дальний план образуют горы, линии гор, которые кажутся знакомыми — такие часто попадались мне на глаза в долине реки Уррланд. Девичье тело, будто высеченное из мрамора… Тутайн наверняка хотел создать впечатление, что речь идет о статуе; памятнике забытого культа, оставшемся в горах… Вереск и карликовые березы растут вокруг круглого отшлифованного цоколя. Однако кое-где поверхность мрамора оживает настолько, что становится человеческой кожей — и художник словно проговаривается, что моделью ему служил более хрупкий материал, чем камень. Лицо девушки скрыто в тени, которую отбрасывают воздетые руки. Можно предположить, что стыд, еще детский, побудил ее прикрыть веки. Яблочно-округлые груди полностью высвечены сиянием дня. Одно бедро напряжено; другое расслаблено, образует легкий изгиб и мерцает игрой закругленных мышц, тенями и светом. С бесконечной нежностью намечена одна складочка кожи, что выдает глубокое восхищение художника, его любовь. — Рисунок имеет подпись, как многие лучшие работы Тутайна; «Статуя богини, увиденной мною в семистах метрах над долиной Уррланда»^{335}. И дату.