Ха!Сколько пафоса!достойно же я начал!по-африкански зычно торжествуя!ну прямо лев и обезьяна-ревун — вот крикуны где, моралисты…— но это ведь для вас — пустяк, сие Ничто вам,возлюбленные сестры,у ног которых я,европеец под пальмой,сидеть здесь удостоился! Селах.Поистине чудесно.Здесь я сижу, и не могу иначе,к пустыне близко и ужетак далеко опять я от пустыни,в самом Ничто — и всё ж опустошённый:сказать нескушно, прямо-таки скушанминиатюрнейшей оазой этой— зевнув, она открыласвой ротик сладостный,благоуханнейший всех ртов и пастей: и я упал в него,попал, то бишь пропал, — и вот средь вас,возлюбленные сестры, здесь! Селах.Благ, благ тот Кит,что гостю своемувреда не причинил! — вы понялиучёный мой намёк?..Слава те, брюхоКита! Когда бы ты такой жебыла чудесною, оаза,как тот Кит… что мне сомнительно немного.Зане я прибыл из Европы,что недоверчивей замужней бабы.Исправи, Господи, её!Аминь!И вот я здесь сижу,в оазе-крошке,как финик смуглый, язва златоустый,в сласть-пересласть палимый сладострастьемпо круглым губкам девичьим, но большепо зубкам, ледяным и снежно-белым,кусачим: ах, по ним томится сердцеу всех горячих фиников. Селах.Подобный, слишком подобныйвышеназванным южным фруктам,я здесь лежу, я не могу… вокругмилашки с крыльями, летучие букашкииграют и танцуют,как бы ещё более крошечные,как бы ещё более глупые и ещё более злобныежеланья и причуды ваши, сфинксы —вы окружили меня,молчащие и ждущие чего-тодевочки-кошечки,Дуду с Зулейкой— сфинкс'oво окружён, в Едино Словоя набиваю кучу упований(прости мне, Господи, сей грех,погрешность стиля!..)— я здесь сижу, я не могу ноздрямине чуять воздух, поистине чудесный райский воздух,он светлый, лёгкий, золото в полоску,не хуже всякого другого, коему случалосьсюда попасть, уж не с Луны льслучайносвалился? — или так, по шалости одной…как древние поэты нам толкуют.Я мнителен, и мне это сомнительно,зане я прибылиз Европы,что недоверчивей замужней бабы.Исправи, Господи, её!Аминь.Звериными ноздрями чудный воздух чуя(разбухшие, они подобны кубкам),без будущего, без воспоминаний,я здесь сижу,возлюбленные сестры,и не могу на пальму не смотреть,как та, танцовщицею гибкой,та-та, согнётся и, та-та, взовьётся, вся бёдрами качая всколыхнётся,— с ней хочешь в пляс, когда так долго смотришь…такой танцовщицею гибкой, что мне мнится:не слишком ли давно и не опасно льона стояла на одной лишь ножке?— Забыла ли о ней, иль то мне мнится,о ножке-то другой?По крайней мере, тщетноискал пропажу я,сокровище-двойник —то бишь другую ножку, —в священной близости от еёпрекрасной, пре-пре-лестной,как веер, ветреной, вертлявой, фьють! юбчонки.Да, да, возлюбленные сестры, если вымне верите, то ножкапотерялась…Ух-ху-ху-ху-ху!..Она ушла от нас,навек от нас ушла,другая ножка!О, жаль мне эту сладостную ножку!Где бы могла она теперь в печали,покинута, одна, томиться, ножка?Вдруг в страхе перед тем, что — шаловливо,свирепо, жёлто, белокуро-кучеряво —к ней чудище придет, лев злой? или ужеобглодана, обгрызена — о ужас!о горе, горе! вся обглодана! Селах.Не плачьте,мягкие сердца!Не плачьте, вы,вы, финики-сердц'a! Молочны груди!Сердца-мешочки сладкиеиз сладкокорня!Мужчиной будь, Зулейка! Ну же! Мужества! Побольше! — Ине плачь ты больше,бледная Дуду!— Или уместнее здесь будет что-то,что укрепляет, сердце-укрепляющеекакое средство?натёртая наружно мазью притча?..или торжественное слово утешенья?Ха-ха!Достоинство, сюда!Раздувай мехидобродетели!Ха-ха!Ещё раз проревёммораль,как лев — на дочерей пустыни!— Ведь добродетель-рёв,возлюбленные сестры,есть прежде всех вещейстрасть европейца, глад европейца жгучий!И вот я здесь стою,я, европеец,и не могу иначе, помоги мне,Господь! Аминь!Опустошённый, плачь: пустынь не прячь!Пустыня душит. Скрежет камня. Смерть-Палачнедобрым взглядом златобуро жжёт,вся жизнь его в жеваньи, он жуёт…Запомни, ты, кого услада выжгла, втвердь:ты — камень, ты — пустыня, ты сам — смерть.