Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга вторая)

Постель, в которую я улегся, была еще теплой. — Аякса я больше не увидел. Когда поздним утром — после ночи, заполненной беспокойным, прерывистым сном, — я заглянул к нему в комнату, она была пуста. Одно из окон — распахнуто. Имущество Аякса тоже исчезло: и кожаный чемодан, и весь реквизит туалетного столика. Остался лишь странный аромат, как от увядших тропических цветов; и еще — запах гари, будто кто-то подержал шкурку окорока в пламени свечи. Я так понимаю, что это запах его сильного тела, все еще липнущий к мертвым предметам. Я поискал пистолет, похищенный у меня Аяксом. Но не нашел его. Я не нашел вообще ничего зримого, что напоминало бы об Аяксе, — разве что зеркала все еще висели в правом углу на двух стенах, повернутые друг к другу, а кровать по-прежнему располагалась, как он захотел, на тронном месте посреди комнаты. — Кроватью он так и не воспользовался… или успел после сна привести ее в порядок.

Я закрыл окно. Сегодня третье ноября^{365}. Плотная пелена мало-помалу заволакивает все небо. Свет — свинцового оттенка. Горизонт — прежде такой колышущийся, текучий — застыл в неподвижности. Луговая низина молчит и пахнет темным болотом. Я говорю себе: «Аякс переселился в Крогедурен, к Ениусу Зассеру. Мне придется послушать, что говорят соседи — когда будет свадьба, — чтобы мои подарки в нужный срок оказались на месте…»

«— Через четыре недели мы снова увидимся — —».

Эти слова были произнесены. Были ли они услышаны в потоке громкой брани, я не могу знать.

Со всем простодушием, на какое способен, наслаждаюсь потусторонним одиночеством. Чудовищное молчание Природы — как требование, чтобы я занял чем-то свой дух. Я опять стал работать над концертной симфонией. Всего пятьдесят или шестьдесят тактов отделяют меня от ее завершения. Я никогда не знаю заранее, какие внезапные мысли помогут мне закончить работу. До самого конца намерение, меня подгоняющее, скрыто от моих глаз подобием пелены. Сегодняшний пасмурный день, который начался с сильнейшего удивления — с уверенности в том, что Аякс сбежал, — подкармливает нотные линейки роковыми нашептываниями. Мне мерещатся грозные звуки. Короткий грохот, как… — как что? — не как когда земляные комья падают на гроб… скорее как если бы человеческие руки колотили в крышку гроба изнутри… омрачает то видение: НИМФЫ И КЕНТАВРЫ ПОД ДОЖДЕМ. Но я чувствую, как бы внешней поверхностью моего духа, что эта работа так и должна закончиться: жутковатым звуком, который словно иссушает полноту гармоний и неожиданно меняет пропорции предшествующей музыкальной жизни.