Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга вторая)

Имеется текст античного неоплатоника Порфирия (232 — ок. 305), посвященный анализу именно этого отрывка, — «О пещере нимф». Порфирий уподобляет гомеровское описание пещеры знаменитой платоновской притче о пещере (Порфирий, 7–8, 10, 14, 29, 32–35; курсив мой. — Т. Б.):

Но пещера была не только символом смертного, чувственного космоса, как только что было сказано. В ней усматривали также и символ всех невидимых потенций, из-за того, что пещера темна и сущность ее потенций недоступна для зрения. <…> Исходя из этого, думается мне, называли космос пещерой и гротом пифагорейцы, а впоследствии и Платон. <…> Нимфами-наядами мы называем собственно потенции, присущие воде, но, кроме того, и все души, вообще исходящие в [мир] становления. <…> Пурпурные же ткани прямо означают сотканную из крови плоть, так как кровью и соком животных окрашивается в пурпур шерсть и благодаря крови и из крови образуется плоть. <…> Соответственно этому роду, смертному и подверженному становлению, более близок север, роду же более близкому к божеству — юг, как самим богам — восток, а демонам — запад. <…> Не случайно, как кто-нибудь мог бы подумать, дала здесь свой отпрыск маслина. Она включается в загадочный образ пещеры. Так как и космос появился не случайно и не наудачу, а является осуществлением мудрого замысла бога и интеллектуальной природы, то у пещеры, символа космоса, выросла рядом маслина как символ божественной мудрости. Это — дерево Афины, Афина же есть мудрость. <…> Так и космос управляется вечной и вечноцветущей мудростью интеллектуальной природы, от которой дается победная награда атлетам жизни… <…> Не без основания, мне кажется, Нумений и его последователи видели в герое гомеровской «Одиссеи» образ того, кто проходит по порядку весь путь становления и восстанавливает себя в беспредельном… <…> Поэтому ему подобает сидеть в качестве просителя бога под оливой и под масличной ветвью умолять домашнее божество. Ведь совсем не просто освободиться от этой чувственной жизни, ослепив ее и стараясь быстро ее уничтожить. Человека, осмелившегося на это, преследует гнев морских и материальных богов. <…> Но надо, чтобы [Одиссей] стал совершенно вне моря [непричастен морю], до того несведущим в морских и материальных делах, что принял бы весло за лопату для веянья зерна из-за полной неопытности в орудиях и трудах, необходимых для моря.

А. Лосев, исследовавший тексты Порфирия, описывает его представления о демонах, которые оказываются очень схожими с той картиной, которую мы наблюдаем в романе Янна (Античная эстетика VII, с. 60):