Часть

–Слушай, Али. Я ему дал телефон, чтобы он позвонил семье. Я не просил говорить, что эта труба принадлежит старослужащему. Мой косяк лишь в том, что я доверился не тому человеку. В твоей власти избить меня за это или нет, я это понимаю. Потому, решать тебе.

Я смотрю Али в глаза. Я готов, что меня сейчас будут калечить, унижать или требовать выкуп за телефон.

Алиев около минуты смотрит молча на меня. Вдруг, он, ухмыляется и подходит ко мне вплотную, сует мне в руку мобилу.

–Чтобы больше такого не было.-и выходит из сушилки.

Покидаю её и я, чувствуя на себе недовольные взгляды Джамбекова, Исламова и Мамедова.

Весь этаж наполняется хаосом и ужасом.

Шагая по коридору, отовсюду слышны крики, звуки ударов, стоны.

Ко мне постоянно подскакивают сослуживцы моего призыва и просят, кто деньги, кто сигареты, которые им надо достать в течение часа.

Я стараюсь не попадаться на глаза нежелательным личностям, особенно тем, с которыми был ночной разговор в сушилке.

Моя маскировка проста – не засиживаюсь на месте больше двадцати минут, а во время перемещений делаю озадаченное лицо и быстрый шаг, будто уже нагружен кем-то и спешу это выполнить. Достаточно долго, почти до обеда, эта маскировка канала, пока не…

Захожу в бытовку. Созваниваюсь с Хлопушкой.

Разговор не клеится. Я не хочу говорить о себе, потому что кроме дерьма рассказать нечего, но и слушать о её делах не хочу, так как это причиняет мне боль. Пленному тяжело знать, что есть другая жизнь. В процессе ругани она называет меня по фамилии.

–Что N-ов? – ору я в трубку и тут в сушилку влетает дневальный.

–О, N-ов! Вот ты где! Тебя там ждут! В конце первого кубрика.

Я тяжело вздыхаю.

–Ну вот началось.

–Что началось? – спрашивает Хлопушка.

–Лучше тебе не знать. Давай пока, не знаю когда выйду на связь и выйду или вообще.-кладу трубку.

Иду с дневальным к кубрику.

–Вот! Привел! – услужливо заявил он Молгунову, пьяно-расслабленно лежащему на шконке. -Молодец, пиздуй. -отмахивается он.

Дневальный уходит.

Я стою и жду.

Молгунов будто не замечает меня. Берёт с табуретки стакан водки, выпивает.

–Ништяк, да, Илюха?-спрашивает он.

–Ага. – откуда-то сзади голос Бритнева.

Смотрю влево на соседний ряд шконок. Там пируют «восточные», между ними Отец.

–Ебать их будем. Да, эй, шлюха? -Отец громко спрашивает.

– Да…-слышу чей-то тихий дрожащий голос из под шконки и у меня бегут мурашки по телу.

–N-ов. Ты значит решил хуй на нас положить? – Молгунов, наконец обращается ко мне.

–Нет. Просто у меня дела были после завтрака.

Он зевает, садится на шконке.

–Нагнись, кое-что скажу тебе.

Нагибаюсь, прекрасно понимая, что будет подстава. Молгунов резко бьёт мне кулаком в пах хватает меня за голову и три раза бьёт лбом о угол тумбочки. Отшагиваю, прижимаю ладонь ко лбу и чувствую, как меж пальцев течет что-то тёплое.

–Сел, нахуй! – говорит он мне.

Сажусь на табуретку, рядом со шконкой, на которой развалился Бритнев.

–Залупистый ты, я это чувствую. – улыбается Молгунов.

-Что-то крови много. – говорю я, чувствуя, как капли стекают уже на глаза. – Надо бы умыться, а то испачкаю…

–Пошел на хуй! – орёт резко сбоку Бритнев и бьёт меня ногой в голову.

Он садится на шконке, хватает меня, стаскивает с табуретки и прижимает к боковине шконаря.

–Вы, суки, вообще ахуели! – обдаёт перегаром меня он, глядя абсолютно мертвыми глазами.

-Э..не…

-Думаешь вам хуево? Вы даже не знаете, что с нами тут было! Вы щенки и слабаки, только ныть можете, суки, ненавижу вас!!!

На последних словах Бритнев принимается вколачивать мне в грудь тяжёлые удары. Снова и снова, пятый, десятый. Бритнев бьёт исступленно, как обезумевший. Я ощущаю, как грудь моя горит, но одновременно, чувствую, что вот-вот не выдержу в врежу ему по морде. Просто врежу так, чтобы изуродовать его пьяное деградированное от водки и злобы лицо, я почти на грани…

Ещё два удара в грудь. Я почти не выдерживаю, но тут он резко переводит на хук в челюсть и от удара я слетаю с кровати, слыша только свист в ушах.

Пытаюсь встать, но получаю удар ногой по лицу.

-Иди от сюда на хуй! – орёт Бритнев.

Встаю, выхожу из кубрика. Иду в туалет.

Прохожу по коридору мимо сослуживцев и они смотрят на меня глазами, полными ужаса.

Все моё лицо залито кровью из рассечения, а я сам… улыбаюсь, дабы не проронить лица, хотя в душе, мягко говоря кошки скребут.

-Ебать, они нас убивают. – слышу чей-то отдалённо знакомый голос.

Захожу в туалет, смотрю на своё окровавленное лицо.

-Это тебя кто? – слышу сзади голос Алиева.

-Упал, ударился о тумбочку.

-Ты мне эти сказки не говори, нет. Говори, кто?

Молчу.

Заходит Молгунов.

-N-ов, кто тебя так? – спрашивает он.

-Упал, о тумбочку ударился.

-Мда, тебе надо быть осторожнее солдат. – Молгунов идёт к кабинкам.

-Это ты? – Алиев обращается к нему..

-Да.

-Нахуя?

-А чё?

-Нахуя беспределишь?

-А твои чё беспределят? Ебать Али, я не вкуриваю, чё ты, вдруг, правильного включил?

-Ты долбаеб, раз не понимаешь. Мы-другие, а вы один народ, а ты ебашишь своих и доволен от этого. Мы ебашим ваших и тебе нормально. Узкоглазые ебашат вас-тебе похуй.