Часть

Останавливаюсь на полпути, меняю курс в бытовку, вылавливаю там Клювкина – парня моего призыва, который неофициально ответственный за мини-кладовую и хранит там всю контрабанду, еду, посылки старшего призыва и всех нац.меньшинств.

За это его бьют чуть меньше, но дёргают постоянно и пытаются уличить в кражах, вечно сажают на долги. Словом, парень тоже втухает.

Клювкин закрывает кладовую с заёбаным видом.

-Клювик.

-Тебе чего?-вздыхает он, видя меня.-Тканей для пошив нету. То, что прапор выдал, все сожрали моментально.

-Клювик, да по хрену мне твои ткани.

Показываю ему сникерсы.

-Приглашаю вас, сударь, предаться чревоугодию.-улыбаюсь.

Клювкин, что за всю службу только и слышал, что он должен кому-то что-то, моментально оживился.

Вместе в бытовке едим батончики, наверно самые вкусные в нашей жизни.

Говорим о ерунде, не касающейся службы. Просто кайфуем от тишины, сладости и спокойной компанией друг друга, шутим.

Просто десять минут полного кайфа.

Слышу шаги в коридоре. Выглядываю. Сгорбившись, пиздует в туалет Котлованов.

Нормально. Можно спокойно доедать.

Доели, взглядом поблагодарили друг друга за приятное спокойное общение, что редкость в этом месте.

В бытовку заходит Тимофеев с грудой кителей в руках. На гражданке он был наркоманом, что отразилось на его глазах, которые хронически притупленные, будто ему скучно жить.

Деловито, не глядя на меня, раскладывает их, достает игольницу, нитки, принимается подшивать первый китель.

-Хуя ты, швейные войска.-говорю.

Тот не реагирует и спокойно подшивает.

-Нормально так, каждую ночь этим уродам подшиваться?

-А тебе нормально так, каждый день получать пиздюлей? – не поднимая взгляда спрашивает.

-Как будто ты не получаешь.-усмехаюсь.

Он улыбается и поднимает на меня отупевшие глаза.

-Меня хотя бы не бьют в голову, просто в грудь, жить можно.

Иду в кубрик.

Ночь.

Надеюсь все спят, и никто не обратит на меня внимание.

Почти дохожу, но передумываю.

В туалет схожу, умоюсь, не надо забывать следить за собой. Даже в таком ёбнутом месте.

Щётку не буду брать, потому что хуй знает, кто не спит в кубаре и мне могут уже не дать выйти.

Сполосну просто рот после сладкого, лицо омою, подмышки, ноги.

Захожу. Подхожу к раковине. Умываю лицо.

Смотрю в зеркало.

Что-то слышу. Вздох или ещё что-то.

Прислушиваюсь.

В отделе, где расположены непосредственно «очки», кто-то есть.

Странно. Был бы кто-то из старшего призыва или нерусских, не ныкались бы, а сразу сцапали меня и припахали по любой мелочи. Иду на звук…

…Котлованов стоит на туалетной тумбочке возле стены, на шее у него затянут уставной ремень, привязан с помощью второго ремня, к трубе, дальше не рассматриваю особенности его виселицы…

Он рыдает тихо, без слез и трясётся.

Мы видим друг друга одновременно.

-Стой! Не подходи!

По идее надо ловить его, но где-то слышал, что при повешении, если резко прыгнуть, то ломается шея, потому мешкаюсь, не зная как быть. Честно, растерялся я…

-Котл… Коля, стой! Нахуй тебе это надо?

-Просто уйди, не мешай, прошу! – голос его дрожит всё сильнее.

Я первый раз с таким сталкиваюсь и не знаю, что говорить в такие моменты.

-Слушай не…

-Заткнись и уябывай! Я знаю, ты хочешь, чтобы я здесь страдал и все вы этого хотите! Вам всем насрать на все вокруг!-Коля рыдает всё сильнее.

-Коля. Ты не прав. Не делай этого. Твоя жизнь важнее этого дерьма. Я тебе клянусь! Фаха получит ещё своё, я об этом позабочусь. Твоя жизнь важнее этих уродов. Выход есть от сюда. Просто слезай, завтра сообщишь, что пытался повеситься и тебя через дурку комиссуют!

У него текут слезы.

Он быстро крутит головой.

-У-уходи, прошу! Просто оставьте меня все…

Я продолжаю говорить. Прерывисто, сумбурно. По-моему, у меня тоже сыро на щеках, но я не могу позволить себе прерваться.

-Тебя комиссуют, обещаю, ты вернешься домой! Домой, Коля! К маме, которая тебя любит. К будущей жизни, работе, девушке, будущей жене, радостям, которые тебя ждут и которые ты можешь проебать из-за каких-то уродов, у которых судьба уже решена! Коля, все временно. Все проходит и это тоже пройдет!

Он рыдает в голос, держится за ремень на шее.

– Коля, всё решим! Просто заяви, что ты хочешь повеситься, тебя увезут в дурку «по-восьмёре». Полежишь три положенные недели на обследовании, тебя комиссуют, и где-то через месяц ты дома! МЕСЯЦ, КОЛЯ! Подумай, всего один месяц и ты дома!…

…прости, не хочу дальше описывать. Диалог шёл в таком ключе, и в итоге я помог ему слезть, умыться и отправил спать. В кубрик он не пошёл, а отправился спать в бытовку…

Жёсткий на самом деле момент. До сих пор странно, когда вспоминаю его…

Снова умываю лицо дрожащими руками, иду в кубрик и возле входа замечаю Филатова, что стоит на шухере по чьей-то указке.

Иду медленно мимо него к кровати, ни на кого не глядя.

Где-то в глубине темного помещения кого-то бьют, кто-то говорит по телефону, кто-то пьёт водку. Слышны стоны, рыки, смех, мат, шёпот.

Рота дышит даже ночью.

Тяжело залезаю на шконку, влетаю в подушку.

После произошедшего в туалете, я вдруг, почувствовал, что медлить больше нельзя.

Пора действовать.