Части ее тела

Звонил Володя Овчинников, и это наверняка было важно – по пустякам он следователя не дергал. Отойдя в сторону, Артур сел в красное кресло для ожидающих своей очереди и сдержанно ответил:

– Слушаю.

– В Черкизовское отделение обратилась женщина – дочь пропала. Девятнадцать лет. В последний раз была дома вчера утром, сказала матери, что переночует у подруги, потом сразу в институт. Учится на факультете дизайна.

Артур встал:

– Дизайна? Мать еще в отделении? Пусть удержат ее. Уже еду.

Издали помахав рыжей бестии и подарив ей самую душевную улыбку, Логов попрощался сразу со всеми и выскочил из салона. Такие ситуации, когда женщины откровенно цеплялись за его красоту, давно не поражали Артура, но всякий раз он чувствовал небольшую неловкость, точно его лицо посулило им удовольствие, а он обманул. Логов внушал себе, что не должен испытывать чувства вины, и, в общем, это вполне удавалось ему. Поэтому, уже сев в машину, он начисто забыл об этой девушке, которую его любимый Стейнбек назвал бы «бойкой».

Его мысли неслись впереди него к тому участку в районе Черкизова, где ждала другая женщина, и нужно было понять, как сказать ей, что, возможно, это ее дочь какой-то ублюдок раскромсал на куски и выкинул в помойку. Давно ли она целовала эти ножки, некогда пухлые, в перевязочках… Эти ладошки нежно прижимались к ее лицу… Господи, как сказать матери о таком?!

Но Логов умел находить верный тон и знал, что в такие минуты его взгляд наполняется неподдельным состраданием. Он действительно испытывал его, притворяться не приходилось, хотя Разумовский учил его, когда только взял на работу в Следственный комитет:

– Не допускай никакого личного отношения. Пожалеешь человека, который как-то замешан в деле, а потом окажется, что он – виновен. Жалость порождает необъективность. Ты должен оставаться беспристрастным и в равной степени отстраненным ото всех.

Этому Логов до сих пор не научился.

И когда Артур вошел в полицейский участок и увидел маленькую темноволосую женщину, которая была не старше его, сердце его дрогнуло. Молодой сержант со скучающим видом сидел с ней рядом – ему приказали сторожить свидетеля. Прямо на полу у ее ног стояли три пустых стаканчика, она пыталась подбодрить себя кофе. Но тонкое лицо ее с мелкими чертами выражало испуг и растерянность, против которых кофеин бессилен.

«Может, это не ее дочь», – подумал Артур с надеждой и направился к ней.

– Сержант, свободны.

В его голосе не звенел металл, но все слушались его беспрекословно, и Логов не сомневался, что полицейский тотчас исчезнет. Он сел на его место рядом с темноволосой женщиной, глядевшей на него со страхом, и мягко произнес:

– Меня зовут Артур Александрович Логов, я – следователь. А как я могу к вам обращаться?

– Елена… Михайловна. – Голос у нее оказался низким, прозвучал он совсем тихо, будто она сообщала ему страшную тайну.

Он кивнул, призывая ее продолжать, и она добавила:

– Старостина.

– Ваша дочь не вернулась домой…

– Я хотела подать заявление. – Она оглянулась на дежурного, разговаривавшего по телефону. – Но он почему-то вызвал вас…

– Это я попросил его. – Артур достал блокнот. – Елена Михайловна, как зовут вашу дочь? Мне нужно полное имя. Точные данные.

Было заметно, как она внутренне собралась от этих слов – началась работа, а не пустой треп.

– Надежда Анатольевна Старостина.

– Я так понял, ей девятнадцать лет, и она учится на факультете дизайна.

Она только кивнула. Пока ее ничего не испугало еще больше, ведь следователь говорил о ее дочери в настоящем времени. И улыбался, расспрашивая о ее девочке:

– Надежда хорошо рисует?

Ее губы, подкрашенные совсем чуть-чуть, тронула улыбка:

– Она у меня молодец! Есть способности. Это в меня…

– Вы тоже рисуете? – насторожился Логов.

– Рисовала когда-то… А после развода надо было на жизнь зарабатывать, с ребенком-то… Вот и пошла маникюр-педикюр делать.

Артур почувствовал, как все в нем окаменело: «Вот оно!» Спокойно уточнив, в каком салоне Елена Михайловна работает, он достал телефон:

– Скажите, а такой рисунок вы не делали на ногтях?

И замер, когда ее брови напряглись: «Узнала!»

– Это же… Ну я дочке такой делала… Вот – дня два назад. А вы откуда…

Подавившись словами, она смотрела на него, оцепенев в предчувствии беды. Но Артур не собирался сразу обрушивать на нее горе и спросил вполне деловым тоном:

– Вы наверняка не ей одной рисовали такую красоту? Часто такой маникюр заказывают?

Такие взгляды, в которых прямо сейчас умирает последняя надежда, он встречал не раз. И догадался, что она ответит, прежде чем Елена Михайловна выдавила:

– В первый раз… такой… Она сама набросала эскиз…

«Черт возьми, – подумал он расстроенно. – Тогда без вариантов».

– Что с ней? – У матери внезапно сел голос, но она даже не подумала откашляться. – Где моя девочка?

Поднявшись, Артур протянул ей руку:

– Елена Михайловна, сейчас вам придется поехать со мной. Я должен кое-что показать вам.

Он сам чуть не проклял себя за это вырвавшееся «кое-что». Это была ее дочь, а не кое-что… По крайней мере, некоторые части тела девочки…