Части ее тела

– Ты никогда не любил меня, – прошептала она, глядя на пляшущие огненные языки. – Ты хоть догадывался, каково мне было жить с пониманием этого?

Пламя набирало силу, готовясь перерасти в пожар, полный того же безумия, что сгубило ее уже давно. Нужно было просто поставить огненную точку, завершить историю страсти так, чтобы не нарушить стиля… Это умение Маргарита всегда ценила. Поэтому в ее улыбке, когда она шагнула навстречу пламени, гордо вытянув шею, была только радость…

* * *

В конце марта неожиданно вернулась зима, опять раскинулась пушистыми сугробами, которые пару недель назад потемнели от солнца, просели и покрылись жесткой коркой. Это именно то уродство, которое всех радует, потому что каждый знает – оно скоротечно и вскоре все вокруг расцветет еще более нежной и свежей красотой.

Я тоже ждала весну, чуть не притоптывая от нетерпения, ведь уже успела вкусить ее легкости: побегала без шапки, в легком пальто! А теперь снова пришлось залезть в пуховик, натянуть теплые перчатки… Почти все время я проводила за городом, и Образцово изо дня в день открывалось мне новыми уголками. У меня уже появилось любимое место на берегу Учи под светлыми березами, склоняющимися к реке, и не терпелось увидеть, как их зелень будет отражаться в неспешной воде.

Мы с Артуром даже зашли в здешний храм, возведенный еще в восемнадцатом веке, истинный в своей простоте… Здесь было так по-домашнему уютно и безлюдно, и настолько приветливые служительницы встретили на входе, что я сразу почувствовала: сюда меня потянет еще не раз.

В полумраке, озаренном скромным пламенем свечей, серьезное лицо Артура казалось почти иконописным. Я не сомневалась, что он думает о маме и молится, чтобы ей было хорошо там и без нас. Если это возможно… А я пыталась найти в себе хоть немного великодушия и попросить покоя не только маме с сестрой, но и отцу, хотя единственное добро, сделанное им для меня, это дом, куда мы уже переселились с Артуром и Никитой. Уже немало, правда?

Еще я помолилась за упокой души Дины, изувеченное тело которой наконец-то удалось похоронить… Когда Лиза Прохоренко дала показания, в заброшенном доме на окраине Ивантеевки нашли верхнюю часть туловища. Я не поехала туда с моими сыщиками и не пошла прощаться с Диной. И без того я ее не забуду… Кстати, так и осталось неузнанным, с кем же она развлекалась в ванной в свой последний вечер, но это уже не имело никакого значения.

Артур с Никитой вернулись из Ивантеевки понурыми, и мне пришлось окутать их заботой и ароматом яблочного пирога, чтобы они пришли в себя. Надеюсь, мама не обидится, но я чувствовала себя абсолютно счастливой в отцовском доме в эти последние недели, когда мы втроем перемывали все углы в доме, пустовавшем почти год, стирали постельное белье и шторы, по очереди гладили всю эту тряпичную гору…

Для меня главным сюрпризом стало, как Никита поет! Мы оставили его наедине с утюгом буквально на пять минут, и вдруг я услышала, как по дому расходятся мягкие звуковые волны. Голос у него был несильным, далеко не оперным, но тембр оказался приятным настолько, что я так и застыла, прижав к животу подушку, на которую собиралась натянуть чистую наволочку. Песня была мне незнакомой, как выяснилось, Никита написал ее сам. Сколько еще тайных пластов в этом человеке?!

В дверях появился Артур, который подкрался на цыпочках, чтобы не спугнуть нашего певца, и гримасой показал: «Во дает!» Не шевелясь, мы смотрели друг на друга и слушали, как теплый голос тоскует о любви – о чем же еще? А потом Артур сделал еще несколько бесшумных шагов и прошептал:

– Он поет о тебе…

– Откуда ты знаешь?

Он хмыкнул:

– Сыщик я или кто? Этот парень с ума по тебе сходит… Знаешь, Сашка, может, он и не супергерой и даже не красавец, зато он никогда тебя не предаст. Он надежен, как автомат Калашникова.

Меня разобрал смех:

– Сравнение не очень, если честно. Я же не воевать собираюсь, а просто жить.

– Никто не рождается для того, чтобы воевать, – отозвался Артур так серьезно, что я почувствовала себя неловко. – А потом оказывается, что приходится защищать… своих любимых… Я вот не смог…

Наверное, это песня так его растревожила, но он вдруг уселся прямо на пол рядом с моей кроватью (кто спал на ней раньше, я даже знать не хотела!), подтянул ноги и, обхватив колени, уткнулся в них. Однажды я уже видела его рыдающим над маминой фотографией, но тогда Артур не подозревал, что я подглядываю. А сейчас он даже не пытался скрыть своей боли, которая ничуть не утихла за этот год… И я поняла: это значит, что мы и в самом деле стали одной семьей.

Родным людям нет необходимости скрывать друг от друга свои слабости. К примеру, Артур знал, что я люблю поесть, хоть и не толстею. Наверное, и другие мои недостатки уже заметил. А меня смешило, как ему нравится распускать хвост и очаровывать всех подряд, используя свою красоту. В этом мерещилось нечто женское… Но кто посмеет упрекнуть Логова в недостатке мужественности?