Частица хаоса

Непослушные пальцы правой руки с великим трудом отстегнули клапан лежащей рядом гранатной сумки и скользнули внутрь. Господи, помоги!..

Мародеры приблизились настолько, что без затруднений разбираю их негромкие голоса. А последнее на этом свете дело никак не движется. Упрямая чека не поддается теряющей последние силы руке.

– Мыколо, глянь, охвицер оскалился.

– То дохляк, а вон тот мальчишка – живой!

Чужие грязные, разбитые сапоги оказались совсем рядом.

– Побачь, пулеметчик. Це ж тот гад, шо наших немерено положил! Ща я его в душу…

– Погодь.

Удар ногой в бок заставил вздрогнуть от боли. Из-под повязки опять потекла кровь.

– Шо, барчук, погано?

Второй удар, еще и еще, прямо по ранам…

Сознание уплывало, сквозь наваливающуюся муть с трудом доходили слова:

– Кишки ему, гаду, выпустить! Дай-ка, пока он не сдох…

Острая боль распорола живот, пронзив все тело и вызвав мучительный стон. Но дернувшаяся в судороге рука все-таки выдернула чеку. Сейчас…

– Шо, не нравится, ваше благородие? Сучье племя! Поизмывались над народом, таперича наш черед! Как щеня выпотрошу!

Штык ковырял и кромсал плоть, неся жуткие мучения, а я удерживал рвущийся из души крик, стараясь достойно офицера продержаться бесконечные двенадцать секунд пытки. Одновременно со вспышкой взрыва пришло избавление…

***

… наконец пришло избавление от выворачивающей всё тело боли. Лежу на боку в испарине, одеяло и подушка слетели на пол. Ладонь левой руки прижата к все еще мучительно ноющему животу, а правую оторвало взрывом, им же разворотило весь бок. Нет, стоп, вот рука, на месте, да и чувствительность стремительно возвращается.

Щелкаю выключателем бра, смотрю на отмечающие раны темно-красные пятна и полосы. М-да, жестокая у вас была смерть, Ростислав Александрович. Но умерли, как герой.

Страшное время – Гражданская война. Не дай Бог такое пережить вновь.

В голове сами собой всплыли стихотворные строки:

Академия в прошлом, и штабов тишина

Здесь, сейчас не маневры, и не просто война.

Брат – против брата, дети – против отца

И Россия святая без крестов и венца.

Знаю выход один: взять винтовку и в строй,

И идти рядовым в безнадежный, но бой.

Мы верим в одно: мы за правду стоим,

Живи же Россия, третий наш Рим.

Игорь Аркадьевич сочинил и как-то прочитал на привале…

Уложив на место подушку, накрывшись одеялом, всерьез задумываюсь над главным вопросом: как жить дальше?

***

А жить оказалось трудно, потому что каждую третью ночь к очередной инкарнации приходила Смерть. И ни разу в прошлых жизнях не удалось тихо умереть в своей постели. Огонь, свинец, пушечная картечь, а потом все больше отточенное железо. Ощущения мучительные. Кстати, быть насмерть забитым кнутом на турецкой галере тоже к легкой кончине не отнесешь.

Самое страшное – ставшие регулярными припадки днем. Боль набрасывалась внезапно, перехватывая дыхание и заставляя сполна ощутить то, что уже однажды пережил во сне. Пережить смерть.

Получить клинок сабли в живот, а потом, без промедления, оказаться разорванным снарядом – такую пытку и нарочно не придумаешь. Спасало одно: приступы не затягивались. Но пережить эти секунды невыносимых мук с каждым разом давалось все труднее. Самообладания хватало лишь на то, чтобы не кричать. Несколько раз отказывали ноги. Конечно, откажут, если их отрывает взрывом или перерубает чужая сталь.

И стигматы… Понятно, что на самом деле необычное явление должно называться как-то по-другому, но сознание уцепилось именно за это слово. На раны во снах и их проявление наяву насмотрелся до тошноты. Даже начал получать какое-то извращенное, связанное с любопытством удовольствие от «новинок». Например, с интересом разглядывал окольцовывающую шею синюшно-багровую полосу, недвусмысленно подтверждающую, что мне отрубили голову. Как не рухнул там же у зеркала по причине ощущения полного отсутствия тела, сам не пойму.

По мере углубления инкарнаций в глубь времен припадки участились. Полутора месяцев хватило, чтобы «пролистнуть» два века, набравшись соответствующих «впечатлений». И если в первое время эта напасть случалась раз в пару дней, то потом дошло до двух ударов за день. Скрыть ненормальное состояние, как и следовало ожидать, от товарищей и командования не удалось. С трудом, но благополучно завершив техническое обслуживание, вместо подготовки к очередному был направлен в наш военный госпиталь.

Итог закономерный, но опасный. Сам понимаю, что служить в таком состоянии нельзя. Особенно, работая с ядерным оружием. Но раз речь зашла о медицинском освидетельствовании, необходимо, во-первых, пройти полноценное обследование, а во-вторых ни в коем разе не касаться опасных «психологических» аспектов.

Логично рассуждая, путь остался один: обследование – диагноз – пенсия. Увольнение по здоровью или окончанию контракта, но со своей «боевой» должности, со всеми положенными льготами и выплатами. Все. О том, что будет потом, задумываться не хотелось.

***