По моему замыслу, череда необъяснимых явлений будет препятствовать сначала геологическим изысканиям, затем бурильщикам, и так как люди не поймут, что им оказывает сопротивление сама планета, все закончится катастрофой – мощнейшим извержением лавы, причем в таких местах, где в соответствии с научными теориями извержений просто не может быть.
Никогда! Но вот оно происходит. И уничтожает всех и все – вышки, бурильное оборудование, уже частично отстроенный газопровод…
Как обычно, я старался показать работу и быт простых рабочих и инженеров правдиво, самих людей – как героев положительных. Виноватыми были власть и деньги имущие…
Писал я зимой, третьей по счету после возвращения на Алтай. Но работу пришлось прервать – тяжело заболел Яков Моисеевич.
Прихватило сердце. И старика пришлось сначала госпитализировать, потом он долго лежал дома – ему был предписан постельный режим.
Все это время я, естественно, над романом почти не работал.
Когда Яков Моисеевич попал в больницу, первое, что я сделал, это договорился о платной форме лечения и обслуживания, но тут Бридих показал характер – он категорически отказался от перевода в отдельную палату.
Впрочем, поговорив с ним, я был вынужден признать справедливость его доводов.
– Витенька, ну, что я-таки буду делать там один-одинешенек? В общей палате и поговорить есть с кем, и вообще не чувствуешь себя одиноким. Ведь когда в моем возрасте болеешь один – поневоле думаешь, что пришла пора-таки у х о д и т ь…
Что ж, по-своему он был прав.
Тогда я обеспечил палату, где он лежал, телевизором, привез охапку книг, журналов с кроссвордами.
И конечно, готовил старику блюда, которые он любил, и ежедневно навещал его.
А когда его перевели долечиваться домой – ухаживал за ним здесь.
Мне помогали Евгений Евгеньевич и Паша – еженедельно приезжал то один, то другой. Они сидели со стариком, особенно Яков Михайлович любил, когда приезжал Павел. Ведь тот сразу же, заходя в комнату, здоровался с Яковом Михайловичем и вынимал из шкафа первый попавшийся кляссер с марками.
И начинался экскурс в историю.
Бридих потом, после того, как Паша уезжал, говорил мне, что все время, пока они говорили с Павлом, он совершенно забывал о своей болезни и о том, что находится в постели.
Наши спонсоры-олигархи (а за три года все они поднялись на такую высоту в финансовом мире России, что олигархами их можно было называть с полным основанием – филиалы ТСП-банка были уже во всех крупных сибирских городах) дважды приглашали меня отдохнуть на знакомой таежной заимке – попариться в баньке, поохотиться или порыбачить, но я вежливо отклонял эти приглашения.
Не мог я забыть, как грубо они напомнили мне о том, от чего я упорно старался избавиться.
Но наше прошлое – гиря на нашей шее. И до конца от него избавиться невозможно.
Хотя не могу не отметить – от Евгения Евгеньевича я знал, что от своей идеи возрождения культуры эта троица сверхбогачей не отказалась – наоборот, они с каждый годом увеличивали вложения в конкурсы талантов, спонсорскую помощь исполнителям фольклорных песен, материально поддерживали наиболее любимых композиторов и исполнителей-песенников стиля «шансон»…
Как раз в то время, когда у меня был вынужденный простой в работе из-за болезни Якова Моисеевича, мое прошлое напомнило о себе.
И напомнило достаточно сильно.
Кажется, я упоминал, что телевизор смотреть не любил. Но так как работа над последним романом шла вяло во время болезни Якова Моисеевича, у меня появилось свободное время и я волей-неволей телевизор стал включать гораздо чаще, чем раньше.
Из-за этого и случилось то, что неизбежно должно было случиться – я наткнулся на до боли знакомый образ Кудрявцева.
Дело было так.
Я смотрел еженедельную воскресную передачу журналиста Караульного по каналу ТВ-Центр, и в рубрике «Кому на Руси жить хорошо» Караульный принялся «громить» АО РЭС и лично его председателя Юрия Борисыча…
Журналист предъявлял документы, свидетельствующие о стотысячных зарплатах и полумиллионных премиях высших менеджеров АО и несколько раз задавал вопрос – представляете, к а к о в ы доходы лично господина Кудрявцева?
Очень скоро я, вполуха слушая Караульного, уже вовсю вспоминал свою московскую эпопею. Я вспомнил Женю, квартиру в доме на Козицком… Потом – Ваню.
Как складывается его судьба?.. А ведь могло бы быть…
А как могло бы быть?
Шальная мысль появилась у меня и стала оформляться в некую безумную идею – а что, если…
А действительно – что, если написать роман о себе, Ване, Жене – но как бы «наоборот»?
Я даже соскочил с дивана и схватив трость, заковылял по комнате туда-сюда. Действительно, почему – «нет»?
Я вышел в коридор и подошел к двери комнаты Бридиха – старик не спал, было слышно, как шуршат газетные страницы.
Яков Моисеевич, человек, проживший основную часть жизни во времена СССР, по-прежнему постоянно выписывал одну-две центральные газеты и обязательно «Алтайскую правду».
И прочитывал их от первой до последней строки.
Я постучал и вошел. Мне очень хотелось поделиться с Яковом Моисеевичем своей идеей…
Глава 27-я