Частная (честная) жизнь, или Что выросло, то… увы!

Я, тяжело опираясь на трость, пошел от него по обочине дороги. Сзади заурчал мотор, хлопнула дверца. Машина аккуратно объехала меня и пошла, набирая скорость.

Я споткнулся, не удержался на ногах и сел на землю. Мне было скверно. И я ударил концом трости по земле и выкрикнул в никуда:

– Мы все прокляты! Все! Потому что по большому счету человеческого-то в нас почти ничего и не осталось!

Э п и л о г

Виктор стоял у окна вагона поезда «Барнаул-Москва», который медленно вползал под своды Казанского вокзала.

Хотя был конец мая, здесь, под закопченым покрытием сводов было еще темно. Рассвет, быстрыми шагами двигающийся вслед за поездом, на котором ехал Виктор, с востока огромной страны на запад, не мог своим светом рассеять полумрак огражденных со всех сторон стенами перронов и путей.

Было полшестого утра. И поэтому на перроне людей было немного – только редкие встречающие.

Тяжело опираясь правой рукой на трость, Виктор бездумно смотрел в окно.

Вообще-то он звонил брату и сообщил о своем приезде. Но Василий никогда не отличался излишней деликатностью, и коли двоюродный брат из Сибири не просил его встретить поезд, вполне мог и проигнорировать приезд – если учесть, что на метро ему до Казанского вокзала добираться минут двадцать, да до станции метро от дома – столько же, да проснуться, да одеться… Вставать полпятого утра – это для Василия было подвигом.

Который, судя по опустевшему уже перрону, он решил не совершать.

Тем более, что метро в Москве открывается с шести утра…

Увидев, что коридор вагона опустел, Виктор вошел в свое купе, взял с нижней полки, на которой провел почти трое суток, дорожную сумку на ремне и забросил ее на плечо.

Опираясь на трость, он прошел к выходу из вагона. Здесь на перроне внизу стояли обе проводницы – позевывая и зябко пожимая плечами, они ждали, пока последний пассажир покинет вагон, чтобы вернуться в тепло своего служебного купе.

Виктор спустился на перрон, поблагодарил девочек и, сказав: «До свидания», побрел в сторону вокзала.

И тут…

Вдалеке, у спуска в подземную часть вокзала, блестя черной полировкой, стояли два джипа, возле которых наблюдалась некоторая суета – мелькали люди в форме и в черных костюмах. Вот открылась задняя дверца одной из автомашин, наружу полез человек, но…

Но Виктор смотрел не на него.

Перед ним, метрах в двадцати, стояли две фигуры.

Обняв сына за плечи, чуть сутулясь, стояла Женя. Виктор сразу не узнал ее – куда подевалась ее знаменитая прическа космами вверх, с повязкой, стягивающей непокорные волосы?

Рядом с ней стоял мальчик. Впрочем… Называть Ваню мальчиком уже, пожалуй, не стоило. Это был юноша – почти одного с Виктором роста, широкоплечий, узкобедрый, с аккуратной стрижкой…

Увидев, что Виктор заметил их, он снял с плеча руку матери и пошел, все убыстряя шаги навстречу. В конце концов он уже бежал, и так, на бегу, он почти налетел, и обнял как когда-то, но не за колени – за плечи, отца…

Он прижал Виктора к себе и стоял, замерев, стараясь словно бы слиться воедино с тем, с кем был разлучен более трех лет.

Потом он сказал:

– Давай сумку, пап! – взял сумку и бегом понес ее к машинам, где стоял, не решившись приблизиться, Юрий Борисович Кудрявцев – известнейший человек России – с растерянным видом, он, казалось, не знал, куда девать руки.

Позади него, как обычно, монументами возвышались несколько мужчин в черном.

Виктор, прихрамывая, приблизился к Жене.

Он всматривался в ее лицо – потухшее, посеревшее и, казалось, постаревшее.

Она так и не осмелилась приблизиться вплотную – он сам подошел к ней. И только тогда женщина решилась – она прильнула головой к его груди и подняв к нему лицо, шептала, шептала, шептала:

– Пожалуйста, если можешь – прости меня… Если можешь… Пожалуйста… Мне никто не нужем – только ты и Ваня…

Прости нас, пожалуйста… Мы ведь не можем без тебя…

Виктор левой рукой приобнял ее, и тут почувствовал рядом движение. Он повернул голову – состав, на котором он приехал, тихо тронулся с места – вагоны потащили в депо, на стоянку, как бы домой на отдых.

А назавтра состав вновь приступит к обязанностям – он повезет людей назад, в Барнаул.

Виктор вспомнил слова провожавшего его Якова Моисеевича:

– Надо, Витенька, надо ехать… У всех у нас ведь на первом месте – обязанности… И ты обязан ехать…

«Да, вот у поезда тоже обязанности, подумал Виктор. У всех у нас обязательства и обязанности…»

К нему подбежал, вернувшись без сумки, Ваня.

– Пап, давай трость, ты на меня обопрись…

Он ловко выхватил из руки Виктора трость, пролез головой под руку отца и повернул к Виктору сияющее радостью лицо.

Виктор посмотрел в лицо Вани, потом повернул голову в сторону Жени. На него смотрели горящие мольбой и надеждой полные слез глаза.

И тогда он вздохнул, обнял их за плечи, и сказал:

– Как же я устал, ребята! Пойдемте-ка домой!..

Внизу, у входных дверей, загремели запоры, и я проснулся.

– Все папе расскажу! – услышал я бодрый голос сына.

А тут и сам Ваня ракетой влетел в дверь гостиной и доложил мне, хотя еще и не вполне проснувшемуся, но уже способному соображать: