Частная коллекция

Десять минут, полную кинематографическую часть, на экране идет война – никакой игры – только хроника, шумы и музыка, идет долго, нестерпимо долго, занудно долго, вызывая в тебе ощущение четырехлетней усталости. И война эта, крепко сбитая, ревущая военной хроникой, наконец и вдруг резко обрывается тишиной, физически ощущаемой переменой участи. И ты без слов, всей своей кожей, всей нервной системой понимаешь, что победа – это не салют, не толпа в радости и слезах, а ти-ши-на. И это так просто и гениально, что я бы выдал патент режиссеру, открывшему, что главный внутренний звук Победы – тишина, когда никто ни в кого не стреляет. И выдал бы его М.М. Хуциеву – последнему на «Х» в адресном справочнике Союза кинематографистов.

* * *

Следующее десятилетие мы пролетели по касательной. Я учился, снимая фильмы про артистов и композиторов, снял и две игровые картины: «Обыкновенная Арктика» – фильм удачный, почему и залег на полку на 13 лет, и «Вернемся осенью» – фильм заурядный, прошедший без заметного скандала или успеха. Марлен, как ни странно, тоже учился. Но в отличие от меня, учился учить, набрав курс режиссеров во ВГИКе. Заметного кино он за эти годы не снял, разве что документальный «Алый парус Парижа». У него примерно в это время появилась тяга к актерству.

Он замечательно сыграл роль нервного князя-белогвардейца в фильме Митты «Гори, гори, моя звезда» и, наверное, не менее ярко использовал собственную, ни на кого в мире непохожую, характерность у Швейцера в «Золотом теленке», где он играл князя Гигиенишвили в Вороньей слободке, в сцене где порют Васисуалия Лоханкина, но вся эта линия выпала в монтаже, так что я этого не видел, а только фантазирую «на тему». Еще на двух картинах он был худруком, а главное, чем он занимался – пытался материализовать искушение, которое, как морок, является в России многим крупным художникам. Морок, который загнал в психушку друга моего Мишу Козакова, вывернул наизнанку актерскую биографию Ролана Быкова, нанес ущерб десяткам судеб и биографий – он забеременел идеей снять фильм о Пушкине, писал сценарий, искал актеров и потратил на это, оказавшееся бесплодным занятие, почти десять лет.

Мы в эти годы пересекались, главным образом в «домах» – Доме кино, Доме актера и Центральном доме литераторов, а поскольку эти творческо-питейные заведения располагают к некоторой нивелировке авторитетов, как-то незаметно перешли на «ты».

То, что я хочу рассказать, случилось в ЦДЛ, где я чувствовал себя завсегдатаем. Завсегдатай – это тот, кто может прийти в кабак и выпить, и закусить в долг, где ему поверят, зная по опыту, что он не обманет, не кинет. Компании там бывали разные, чаще интересные, но с элементом случайности – многие аборигены приводили туда гостей – чаще, чтоб показать, как живут писатели, а иногда просто выпить за их счет. Почему мы в тот день остались с Марленом Мартыновичем вдвоем, с кем выпивали и беседовали до того, не помню, хоть убей. Но грамм по двести пятьдесят в нас уже было. И Хуциев заныл: «Называется, ученики. У вашего учителя все плохо, он бьется с Комитетом, его предает Студия, его не слышат и слышать не хотят, так хоть бы вы позвонили, спросили: ты как? Жив? Не надо ли, чем помочь? Дождешься от вас…»

И меня заело. Я ответил недипломатично, но честно и грубо: «А какой ты на … учитель! Ты сколько лет был худруком «Экрана»? Четыре? Пять? За эти годы я, твой ученик, снял пять фильмов. Ты из них хоть один видел? Нет? А ты обязан был их смотреть, ты за это зарплату получал. Так что давай не будем считаться, кто кому звонить должен». Тут мы с Марленом заказали еще по пятьдесят, и с тех пор не ссорились ни разу. Году это было в 1982–1983-м, точно не скажу, но до перестройки.

А теперь – в Польшу. Перестройка! Союз кинематографистов в авангарде бескровного мятежа. Первая для меня после 18 лет изоляции поездка за границу, да еще со своим «Отрядом», снятым годом раньше. Ехали мы на неделю советского кино в Варшаве, а потом должны были развезти этот праздник по нескольким польским городам. Делегация состояла из пяти человек и составляли ее в Госкино: три автора, классик и переводчик от Госкино – Пабаусский, по-моему, звали его Володя. Киноклассиком был Марлен, а две, еще не вышедшие в широкий прокат картины представляли: мы с Женей Григорьевым «Отряд», а Евгений Матвеев – соревновавшуюся с нами на Минском всесоюзном фестивале, посвященном 40-летию Победы, картину «Победа» по роману А.Б. Чаковского.

С «Победой» перед отъездом из Москвы был заплетык, там был такой эпизод: в 1945-м глава польского правительства в эмиграции приходил к Уинстону Черчилю на инструктаж. Эпизод был проходной, и выглядело это как разговор начальника полиции с мелким сексотом.