Частная коллекция ошибок

— О, это секрет Полишинеля! Большинство Ольгиных передвижений по планете известны в музее. Пополнять галашинское собрание она ездит по аукционам — чаще не первой руки, хотя иногда заглядывает и на приличные торги. Недавно в Вену прокатилась, в «Доротеум»[17]. Правда, последнее время почти все покупает через Москву.

— Лень стало самой ездить? Или завела доверенного человечка?

— Вы на редкость проницательны! — снова ударился в лесть Климентов. — Диву даюсь, как вы сразу видите суть проблемы. Естественно, дело не в лени. Человечек имеется, и точно весьма полезный — туда вхож, куда меня, скажем, не позовут.

— А что, есть такие места? — притворно удивился Виктор Дмитриевич.

Климентов также притворно потупил свои беззастенчивые глаза — сквозь желтые стекла очков они выглядели нарисованными, как у матрешки. Виктор Дмитриевич удовлетворенно наблюдал на его лице азартный румянец бывалого сплетника.

— Есть, но их немного, — ответил Никита Климентов. — Например, приватные дома в Европе. Семьи потомков русских эмигрантов первой волны во Франции, Чехии, Германии. Резиденции друзей этих семейств. Всевозможные русские организации за границей, дышащие на ладан. Там есть чем поживиться.

Козлов радостно почесал под покрывалом одну голую ногу о другую. Семга еще давала о себе знать, но ощущение близкой удачи, сознание того, что сделан точный выстрел, придало сил.

— Да знаю я, кто этот ваш таинственный агент! — вскричал Виктор Дмитриевич и сел в кровати так резко, что внутри его булькнула минералка. — Не кто иной, как Палечек?

Климентову осталось только восторженно сплести пальцы и воскликнуть:

— Вы в самом деле видите все насквозь! Да, это Филипп Григорьевич Палечек. Он и сюда, в Нетск, пару раз приезжал. Вот уж арт-дилер от Бога! И как ему все удается? Конечно, это достойнейший, обаятельнейший человек…

— Обаятельный — значит, жулик, — отрезал Козлов. — Я вот, например, честный человек — и совсем не обаятельный.

— Что вы, что вы! — не согласился Никита. — Вы на редкость…

— Да бросьте! А вот Фильку Палечека я знаю уже лет двадцать с лишком, с тех еще времен, как он на Кузнецком мосту манекенщиком служил. Смазлив был очень. Специализировался на дамах бальзаковского возраста, хотя Бальзак имел в виду тридцатилетних, а не тех, кто на пенсии. Но что делать, термин сложился! Из подобных особ у альфонсов в те годы особо ценились вдовы партийной номенклатуры. Филька уже тогда пытался толкать антиквариат, но летал невысоко, пока я его с Валери не познакомил.

— С Валери Плезанже? — ахнул Никита. — С той самой? С галеристкой из Парижа?

— С ней, голубушкой. Тогда она то и дело наезжала в Москву и хорошо проредила наши коллекции. Ее часто видели под ручку с Раисой Максимовной. Потом к ним Филька прицепился и смотрел на Валери глазами бешеного фавна. Таки она на него в конце концов клюнула, вывезла в Париж.

— Счастливец, — завистливо вздохнул Никита.

— Да уж, Филька чуть умом не тронулся от такого счастья. Они с Валери взасос целовались прямо при Горбачеве! Даже венчались тут, у нас, в каком-то монастыре, хотя Валери не только ничуть не верующая, но, скорее всего, сама настоящий черт. Я уверен, у нее есть хвост.

— Хвост?

— Угу. Такой, думаю, как у декоративных крыс — недлинный, тоненький, холодный. Лысый.

Климентов сначала передернулся, потом рассмеялся:

— Лысый хвост?

— Ты ее хоть раз видел? — весело подмигнул Виктор Дмитриевич Никите, переходя на небрежное старомосковское «ты». — Нет? Представь себе сильно и со вкусом накрашенного шимпанзе. Вот она какая! И годков ей уже тогда было за шестьдесят. Не спорю, стиль, от-кутюр, манеры, фигурка — худобе мумия Тутанхамона завидует. Парижский шик! А главное, имя, вес, галереи по всему миру.

— У нее было чему поучиться, — серьезно сказал Климентов; похоже, он мысленно примерял на себя Филькино счастье.

— Это точно! Дама она с мозгами. Правда, школа была недолгой — Валери Фильку через полгода бросила. Сердцу не прикажешь! Повстречался ей какой-то то ли португалец, то ли бразилец, тоже из моделей. Она никогда в жизни не имела мужчин старше двадцати пяти лет — говорила, что насыщается соками молодости, как царь Соломон. Оттого, мол, и сил у нее, как у мула, и сексуальность сшибает с ног.

— Вы ж сказали, она на шимпанзе похожа?

— Если б не молодые жеребцы, была б, наверное, много страшнее шимпанзе. Главное, Филька Палечек в Париже осел. Лоску он поднабрался, мордашка как картинка — и пошел, как привык, по увядающим дамам. Не знаю, как и где его потом мотало, но лет десять назад на родине объявился. Уже антиквар (лавки в Париже и Брюсселе), уже со связями, уже у каких-то графинь и баронесс накупил всякого барахла и продает втридорога. Красотишка пооблезла, но хватка окрепла.

— Так вы считаете, он жулик? — напрямик спросил любопытный Никита.

Виктор Дмитриевич лукаво посмотрел на него поверх очков, потом вскинул голову, и сквозь стекла его глаза, огромные, круглые, странные, глянули пронзительно. Климентов поежился.

Виктор Дмитриевич изрек: