Частная жизнь адмирала Нельсона

Еще до полудня Нельсон оказался в Лондоне и сразу же провел рад встреч с правительственными чиновниками, где обсуждались шаги, долженствующие помешать де Вильневу во второй раз уйти от англичан. Нельсон, которому были обещаны широкие полномочия, включая командование силами, направляющимися атлантическими маршрутами к Гибралтарскому проливу, утверждал — одной блокады Кадиса недостаточно. Недостаточно даже одной победы в морском сражении. Необходимо уничтожить весь вражеский флот, и решению данной задачи следует подчинить все, вплоть до последнего находящегося на плаву судна. Судя по всему, правительство склонялось к тому, чтобы дать «нашей лучшей надежде carte blanche». Договорившись об общем количестве кораблей, которые следовало направить к театру боевых действий, премьер-министр (передает Джордж Мэчем со слов самого Нельсона) спросил адмирала:

— А кто поведет их?

— Лучше нынешнего командующего, Коллингвуда, никого не найти.

— Нет, не пойдет, командовать должны вы.

— Я предпочел бы уклониться, сэр, — якобы (хотя весьма сомнительно) возразил Нельсон. — С меня довольно, остаток жизни мне хотелось бы провести в мире и покое.

Премьер, пишет Мэчем, «отмел его возражения и потребовал у Нельсона выйти в море не позднее чем через три дня». «Я готов это сделать прямо сейчас», — ответил лорд Нельсон.

В адмиралтействе лорд Бёрнем протянул Нельсону Королевский морской реестр и предложил самому отобрать нужных ему офицеров. «Вы не хуже меня сделаете это, милорд, — возразил Нельсон. — У всех моряков одна душа. Ошибиться невозможно». Но первый лорд все же настоял, чтобы выбор сделал Нельсон. «Мой секретарь в вашем распоряжении, — сказал Бёрнем. — Назовите ему нужные имена».

Ощущая новый прилив энергии, Нельсон для начала привел в порядок устрашающие счета по домашнему хозяйству, уплатив за последние работы в Мертоне: 646 фунтов плотнику, 578 — каменщику, 319 — водопроводчику, и меньшие, хотя тоже значительные суммы, столяру, кровельщику и кузнецу. Помимо того, он велел Дэвисону заплатить за предстоящие работы, уже заказанные леди Гамильтон, — судя по всему, они «обойдутся втрое дороже, чем если бы ими занялись с самого начала».

Вместе с Криббом Нельсон обошел все угодья, дав распоряжения насчет посадок на будущий год. Узнав, что вскоре у миссис Крибб появится первенец, он дал ее мужу денег на приобретение платья для церемонии крещения, наказав при этом: «Если родится мальчик, назовите его Горацио, если девочка — Эммой». Он участвовал в бесконечных совещаниях, один прием сменялся другим. В Гринвиче Нельсон обедал с целой группой «богатых и видных людей». Он вновь нанес визит лорду Кастлири, следом за ним — министру иностранных дел лорду Магрейву; повидался с лордом Сидму-том — такой титул теперь носил Генри Аддингтон; вновь был принят лордом Бёрнемом в адмиралтействе и Питтом на Даунинг-стрит, 10. Последний польстил ему, проводив до самого экипажа — честь, которую, как считал Нельсон, премьер-министр не окажет даже принцу крови. Он внял призыву лицемерного и суетливого полковника Магмагона, коротконогого и краснощекого секретаря принца Уэльского, просившего его в любое удобное время, пусть даже совсем рано, пожаловать в Карлтон-Хаус и попрощаться с принцем, специально ради этого вернувшимся из Уэймута в Лондон. В компании леди Бессборо, герцога Девонширского и леди Элизабет Фостер он стал гостем в доме сказочного богача Джеймса Крофорда. «В нем не ощущалось ни тени тщеславия и самодовольства, — отмечает Гарриэт Бессборо. — Менее всего он производил впечатление человека, к которому все должны прислушиваться. Вел себя совершенно непринужденно и естественно». Когда леди Гамильтон попросила рассказать, как его при поездках в Лондон приветствуют на улицах, он лишь нетерпеливо отмахнулся. «Но ведь тебе самому это нравится, — обиженно заметила она. — Против такого проявления чувств тй не можешь возражать». Нельсон согласился: да, раньше нравилось, но никому не следует увлекаться подобными изъявлениями чувств. Кто знает, может, настанет день, когда ему придется испытать перемену в настроении людей — как это выпадало на долю других. Не забывал Нельсон и старых друзей. Он заехал в Аврааму Гольдшмиду в Морден-Холл и Бенджамену Гольдшмиду в Рэмптон: одному из сыновей хозяина адмирал показался необычайно добрым человеком — «мы все в него влюбились»[57]. Он выкроил время наведаться в школу, где директорствовал викарий Мертона, Томас Ланкастер. Нельсон послушал, как школьники декламируют стихи, и попросил предоставить им день отдыха. Впоследствии эта школа стала именоваться «Нельсон-Хаус». В Мертоне он принимал лорда Минто и Уильяма Бекфорда — последний произвел исключительно неблагоприятное впечатление на юного Джорджа Мэчёма, записавшего в дневнике: «Болтун. Нахваливал собственное музыкальное сочинение. Импровизировал на клавесине. Пел. На мой вкус — совершенная какофония».