Иные, из тех, что поэнергичнее, действовали локтями особенно активно, пытаясь пожать Нельсону руку; другие опускались на колени и молились за победу и чтобы герой вернулся живым; «многие рыдали». Отчаливающий шлюп толпа приветствовала громогласным «Ура!». В ответ Нельсон помахал треуголкой, и, наклонившись к Томасу Харди, горделиво промолвил: ««Ура» мне кричали и раньше. Теперь мне принадлежат сердца».
В Большой каюте «Виктории» уже все было готово к торжественному обеду. Ожидались почетные гости: Джордж Каннинг, человек, по словам Нельсона, «чрезвычайно умный и глубокий» — впоследствии ему предстоит стать премьер-министром, а тогда он занимал пост главного казначея флота, и Джордж Роуз, вице-президент Торговой палаты, давний знакомый Нельсона, с кем он в последнее время несколько раз говорил о предоставлении леди Гамильтон государственного пособия. Заговорил о том же и сейчас, попросив заодно Росса — на случай если он, Нельсон, не вернется из этого похода живым — попробовать сделать что-нибудь для его шурина Томаса Болтона, а также для вечно нуждавшегося в деньгах капеллана Скотта. Вообще, судя по всему, в последующие несколько дней Нельсон часто задумывался о смерти. Он говорил о желании быть похороненным в соборе Святого Павла — именно там, а не в Вестминстерском аббатстве, поскольку последнему, как он слышал, грозит опасность погружения в болотистую почву, на которой оно возведено. Вспоминал гадалку из Вест-Индии, напророчившую ему жизнь до 1805 года, а дальше ничего не увидевшую. «Ах, эта цыганка, Кэти!» — говорил он сестре. А Дэвисону писал так: «Пусть сражение случится в свой срок, все равно ведь его не избежать. Моей измученной плоти, если, конечно, я вообще останусь живым, потребуется покой, и это единственное, чего я могу желать. Если же суждено пасть в славной битве, то дело чести выполнить свой долг так, чтобы друзья за меня не краснели. На все воля Божья, и да свершится она».
Письмо Эмме, правда, звучит бодрее: «Люблю тебя, бесконечно обожаю, и, с Божьей помощью, скоро мы снова увидимся. Тысяча поцелуев от меня дорогой Горации… Ради Бога, дорогая моя Эмма, не печалься: впереди у нас много, много счастливых лет, и мы еще увидим детей наших детей…
Всевышний, коли на то будет Его воля, уберет любые преграды. Сердце мое и душа с тобою и Горацией».
В ответ Эмма сообщала, что отослала Горацию назад, к миссис Гибсон. «Сердце мое разрывается в разлуке с нею, — писала она. — Когда вернешься, полюбишь ее еще больше… Она настоящий ангел! О Нельсон, я так люблю ее, а тебя боготворю — о муж сердца моего, ты для твоей Эммы — все в этом мире… Да пошлет тебе Бог победу и да позволит вернуться домой к своим Эмме, Горации и раю Мертона, ведь когда ты здесь, это действительно рай».
ГЛАВА 32
Атлантическими маршрутами
От души надеюсь — после Сражения мне удастся закончить это письмо
Отплыв из Англии 15 сентября, «Виктория» вышла на траверс Кадиса 27-го. В самом начале пути ее вполне могло занести сильным ветром в Уэймут, где Нельсону пришлось бы выдержать очередную малоприятную встречу с королем, находившимся там на отдыхе. «Вот уж где мне меньше всего хотелось бы оказаться, так это в Уэймуте, — писал он Эмме. — Если ветер утихнет, может, удастся миновать это место, не бросая якоря, но если все же придется, то поведу себя, как должно вести твоему Нельсону и мужчине, не льстя и не опуская голову перед величайшим из монархов мира».
Никаких салютов по случаю прибытия, распорядился Нельсон, — противник не должен знать, что он здесь. Ну а офицеры и матросы, естественно, были счастливы присутствию самого Нельсона. Под командой адмирала Коллингвуда, сурового и немногословного начальника, ничуть не проявлявшего на флоте того мягкого юмора и добродушия, какое, по словам друзей и членов семьи, было ему свойственно в частной жизни, служилось им неважно. В действенность телесных наказаний Коллингвуд не верил. Нарушителям дисциплины, как правило, сокращали рацион питания, разводили грог водой, заставляли выполнять самую тяжелую и грязную работу либо читали скучнейшие нотации, которых