Частная жизнь адмирала Нельсона

Я готов к любому повороту судьбы, если только она не против моего своеволия

9 августа 1799 года Палермо бурно приветствовал возвращение короля со свитой и его избавителя-англичанина. Навстречу прибывшим вышла на шлюпке королева. Многих она одарила щедрыми подношениями, в частности повесив на шею леди Гамильтон великолепную золотую цепь, украшенную бриллиантами, со своим портретом-миниатюрой и выгравированной надписью: Eterna Gratitudine.

Поздравить короля с благополучным возвращением на набережную вышла городская знать. Был дан салют из двадцати одного орудия. В пышной мавританско-норманнской церкви отслужили благодарственный молебен, ас наступлением темноты в воздух с оглушительным треском взлетели петарды. Через педелю должен был состояться праздник святой — покровительницы Палермо, день, ожидаемый Нельсоном без всякого энтузиазма. «Мы умираем от жары, — писал он Джону Дакуорту, — а тут еще День святой Розалии. Не представляю, как мы все это выдержим». Тем не менее это одна из самых заметных дат в палермском календаре. На улицах полно цветов. Экипаж, влекомый двадцатью восемью мулами, перевозит мощи и реликвии святой Розалии в собор, где горят двадцать тысяч свечей.

Но для британских офицеров торжества в честь Дня святой Розалии, при всей своей пышности, представляли все-таки меньший интерес, нежели fete champetre — сельский праздник, устроенный три недели спустя в вечернее время перед дворцом Чолли. На «Молниеносном» мичманы лихорадочно одалживали друг у друга чистые рубахи и чулки, бриджи и трубочную глину. Пятнадцать счастливцев высадились на берегу, взяли экипаж и покатили наверх, к дворцу, появившись как раз к началу ослепительного зрелища, включавшего сцену гибели «Ориента». Молодые люди бродили по дорожкам, освещенным разноцветными гирляндами, заглядываясь, как возвышенно выразился Джордж Парсонс, на то, как «дочери Италии с их смуглой кожей, блестящими темными глазами, черными как вороново крыло волосами, с их пышными и в то же время изящными формами, скользят в непринужденном танце».

Piece de resistance — главное блюдо — представлял собой «храм в честь богини Победы, дующей со шпиля в горн. Чуть пониже расположился актер, изображающий изваяние Нельсона, опирающегося на фигуры сэра Уильяма Гамильтона и его статуарной жены». «Затем, — продолжает Парсонс, — под звуки оркестра, грянувшего «Правь, Британия», Леопольд (девятилетний кронпринц) увенчал изваяние лавровым венком, украшенным бриллиантами, а оркестр сыграл «Встречайте героя-победителя!».

Лорд Нельсон был глубоко тронут. По его обветренным щекам катились крупные слезы. Опустившись на колено, он поднял принца единственной рукой, а тот с неподражаемым изяществом обнял его, назвав ангелом-хранителем своего отца и его владений… Многие из тех, кто сохранял хладнокровие в бою и не обращал внимания на бурю, сейчас отвернулись, стыдясь выказать слабость».

Парсонс и сам с трудом сдерживал слезы; он полез было в карман, но вместо носового платка извлек свернутый белый чулок. Впрочем, другие свидетели этой сцены, тоже вытиравшие глаза, чувств своих не скрывали: они плакали, по словам Парсонса, от радости.

* * *

Уже на следующий день Нельсон вернулся к своим обязанностям. Лорд Кейт оставил Средиземное море, пустившись в воды Атлантики в погоню за французским и испанским флотами. Оставшийся в его отсутствие старшим морским офицером, Нельсон сразу столкнулся с множеством забот, среди которых не последнее место занимала Мальта: у ее губернатора Александра Болла явно не хватало собственных сил и средств выбросить «негодяев-французов» из Валетты. Нельсон, по собственному признанию, и сам находился «на грани отчаяния, не зная, как поступить с Мальтой». А ведь Мальта являлась лишь одной из многочисленных проблем, требовавших от Нельсона незамедлительных решений. Ему приходилось, как следует из донесения адмирала секретарю адмиралтейства, садиться за рабочий стол в половине шестого утра и работать не отрываясь до восьми вечера.