Частная жизнь короля Джона Сноу (СИ)

========== Часть1. Глава 1. Красавица ==========

Федяшев хотел что-то сказать, но Мария опередила его.

— Такова судьба, Лешенька, — улыбнулась она ему сквозь слезы. — Будем страдать. Страданиями душа совершенствуется. Папенька говорит: «Одни радости вкушать недостойно…»

— Да пропади он пропадом, ваш папенька с его советами! — в сердцах воскликнул Федяшев. — Без вас мне и жить незачем!

Г. Горин, «Формула любви».​

Джон Таргариен, первый своего имени, король андалов, ройнаров и Первых людей, правитель Семи королевств и защитник государства, стоял и смотрел на свою жену. Дейенерис была красива как никогда. Серебряные с золотыми отблесками волосы были заплетены в сложные косы, платье из нежнейшего голубого шелка было компромиссом между открытыми нарядами Залива работорговцев и более скромными платьями, что носили дамы Вестероса. Талия — уже не такая тонкая как когда-то, но это уже не имело значения — была перетянута поясом из золотых пластинок, кожа, как всегда — фарфоровая, белая, нежная, губы совершенной формы. Маленькие изящные руки, ноги в замшевых башмачках. Только камни с нарисованными на них фиолетовыми глазами смотрели на Джона с укоризной и печалью, и он знал, что виноват, и знал, что ему до конца жизни не избавиться от своей вины.

Десять лет. Десять лет их совместного царствования они пытались дать королевству наследника. И с каждым годом Дейенерис становилась все более упрямой, все более фанатичной в достижении этой цели. Дворец наводнился людьми, которые предлагали королеве свои услуги и помощь — за деньги, разумеется. Мейстеры, знахари, деревенские повитухи, ведуньи-травницы, странные лекари, маги и заклинатели из Асшая сменяли друг друга в покоях Бурерожденной. Каждый предлагал свое средство как единственно верное, каждый хотел пролезть поближе, забраться повыше, урвать побольше; целители и жрецы спорили, ругались, толкались, жирели и наживались на чужом горе — и ни один из них не мог помочь. Временами Дени приходила в отчаяние, и, запершись ото всех, забыв о государственных делах, в одиночестве переживала свое отчаяние. Потом это проходило — она являлась перед двором во всем блеске красоты и грозного великолепия, судила, награждала, казнила и миловала. Вновь начинались мерзкие на вид и на вкус травяные настои, притирания, слежение за фазами луны и солнца, особая еда, особый порядок, в каком она должна была делить ложе с супругом. Кое-кто из этих чудотворцев даже попытался было пролезть в их спальню, утверждая, что его присутствие, мол, поможет королеве зачать, но тут уже Джон не выдержал, и сказал, что этого не допустит. Дейенерис редко покорялась супругу, но тут, видимо что-то почувствовав, отступила.

Сам Джон относился к этому более спокойно. Его сердце терзала боль за жену, сочувствие к ней, и он много бы дал, чтобы избавить Дени от страданий и подарить ей долгожданное дитя, но его помощь, по большому счету, сводилась к одному — усердному исполнению супружеского долга. Но в глубине души он считал, что, коль скоро боги не дают им детей, необходимо подумать над другими способами получить наследника. Но Дейенерис об этом не хотела даже слышать — ни приемный ребенок, ни передача трона ближайшим родственникам ее не устраивала. Она твердила, что хочет сама родить живое и здоровое дитя, что она способна на это, надо только чуть-чуть подождать, попробовать другое лечение — и все получится.

Они и сами не заметили, как, еще не рожденный, ребенок уже разделил их. Мало-помалу едва ли не все их разговоры, не касающиеся управления страной, свелись к нему, весь совместный досуг постепенно был вытеснен бесконечными лечебными процедурами и магическими обрядами, даже их супружеская жизнь — и та оказалась отравлена. С самого начала Джону нравилось, какой становилась его жена и королева в постели — она словно отбрасывала свою внешнюю холодность, скованность, огромный груз долга и обязанностей — и становилась легкой, почти невесомой и пламенной, как будто драконий огонь горел в ней самой. И он был рад делить с ней этот огонь, принимать его и отдаваться ей в ответ. Так было первые несколько лет их брака — то были сладкие годы, хотя и наполненные трудами и заботами. Но потом желание родить ребенка постепенно заслонило все, и теперь каждый раз, когда он приходил к ней в спальню — или наоборот — Дейенерис бывала хмурой и сосредоточенной. Ее прежняя свобода и раскованность исчезли, каждая ее мысль, чувство, каждая частица ее тела и души была поглощена не мужем и не тем, что происходило между ними, а мыслью, получится ли у нее понести в этот раз. И чем дальше, тем с большим опасением и все более явным раздражением он шел по коридору к ее двери, или ожидал ее легких шагов около своей.