Частная жизнь Пиппы Ли

В город мы возвращались уже затемно по узкой проселочной дороге. Внезапно передние фары высветили лежащего на обочине олененка: он поджал под себя ноги и испуганно поднял уши. Герб притормозил, и мы вышли из машины. Малыш дрожал всем телом, наклонил голову к земле, но почему-то не убегал.

— Наверное, мать сбили, — предположила я.

— Нет, у него переломаны ноги, иначе бы деру дал.

— А если к ветеринару отвезти?

Герб поднял трепещущего зверька. Задние ножки висели как окровавленные плети, передние беспомощно молотили воздух.

— Ветеринар не поможет.

— Не бросим же мы его! — взмолилась я.

Осторожно положив олененка на землю, Герб вернулся в машину, я — следом. Долгое время мы сидели молча.

— Зажмурься и прикрой уши руками, — тяжело вздохнув, велел Герб.

— Зачем?

— Пожалуйста, не спорь! — взмолился он и отъехал метров на пять назад.

Слепящие фары сделали зверька белым, как призрак. Герб нажал на газ, я закричала, но он не думал сворачивать. Я крепко зажала уши и, когда передний бампер смял олененка, не услышала, а только ощутила удар. Герб снова подал машину назад, убедился, что несчастный малыш мертв, и, вернувшись за руль, погнал в город.

Остаток пути мы не разговаривали. Притормозив у моего дома, Герб нерешительно поднял глаза:

— Он бы все равно умер от голода, холода или чьих-нибудь когтей, понимаешь?

Я кивнула. Ночевать Герб остался у меня, а следующим утром, в несусветную рань, я проснулась от его всхлипов. Повернув лицом к себе, я аккуратно вытерла ему слезы. Тогда я и поняла, что люблю Герба. Вот она, настоящая храбрость: знать, что будет больно, и все равно решиться. Доброта и милосердие проявляются по-разному… Последние сомнения рассеялись, словно дымка.

— Я выйду за тебя замуж, — решительно объявила я.

— Правда? — недоуменно переспросил он.

— Конечно, разве я могу иначе?

Пуля

Герб позвонил мне с таксофона на Парк-авеню:

— Я сказал Джиджи, что мы женимся.

— Как все прошло?

— Сначала было ужасно, а потом уже не так ужасно…

— Приезжай домой, — попросила я.

Герб приехал. Мы поджарили яичницу, сделали тосты и до трех утра смотрели по телевизору всякую дрянь. Мы упивались счастьем!

— Поосторожнее с Джиджи! — посоветовал Герб.

— В смысле? Думаешь, она попытается меня убить?

— Нет, нет, просто настроение у нее меняется, как на качелях. Сейчас она чувствует себя отвергнутой… В общем, если будешь одна и в дверь неожиданно позвонят, не открывай.

— А если закажу доставку из ресторана?

— Без меня ничего не заказывай.

Прошло несколько недель. Герб постепенно перевез ко мне свои вещи: ящики с книгами, постеры старых фильмов в рамках и небольшой, но со вкусом подобранный гардероб. Адвокаты занимались бракоразводным процессом. Джиджи не показывалась. Мы жили в своем маленьком мирке и практически ни с кем не встречались. О наших отношениях знал лишь Сэм Шапиро, самый надежный из друзей Герба. Пару раз в неделю мы втроем куда-нибудь выбирались, и Сэм потчевал нас историями о своих любовных катастрофах и творческих муках.

В один из таких вечеров Шапиро появился у меня раньше, чем Герб. Устроившись на иссиня-черном диванчике, он потягивал ананасовый сок и смотрел, как с заходом солнца на стене появляются и исчезают трепещущие янтарные квадраты. На молодом, напряженном, словно у голодного хищника, лице застыла озорная гримаса.

— Косячок не свернешь? — поинтересовался он.

— Не-а, зато могу приготовить сэндвич.

— Похоже, ты серьезно взялась за ум! — скептически оглядывая меня, отметил Сэм.

— Что, не веришь? — расхохоталась я.

— Существует два философских подхода к коренному изменению человеческой природы. Один велит верить, другой — нет.

— Сам к какому склоняешься?

— Скорее, ко второму. Но надеюсь, ради своего же блага, что я не прав. — Сквозь иронию в его голосе пробивалась тоска.

— А что бы ты изменил в себе, если бы мог?

Шапиро задумался:

— Избавился бы от амплуа наблюдателя. Надоело быть чужим на празднике жизни. Видишь ли, Пиппа, я из тех бедняг, которые не в ладах с реальностью. Я существую за счет чувств и эмоций других людей. Впрочем, все писатели — вампиры, Герб тебе не рассказывал?

— Еще нет.

— Правильная девушка вернет меня с небес на землю — конечно, если посчастливится такую встретить.

— И ты в это веришь?

— Разумеется, ты же правильная! — Теперь в его взгляде недвусмысленно читалось желание.

В тот момент моя жизнь едва не потекла по совершенно иному руслу: вернувшись домой, Герб почувствовал бы себя третьим лишним. Но я устояла. Наверное, мой характер действительно изменился: ни соблазнять, ни соблазняться уже не хотелось. Даже этим ненасытным существом, просящим разжечь пламя страсти в окаменевшей от вечного созерцания и размышлений душе. Я резко встала и отвернулась, чувствуя, как в сердце захлопнулась невидимая дверь. Похоже, меня действительно укротили.

— Что, Дракула, теперь мне прямая дорога в твой роман? Интересно, как ты меня изобразишь? Никчемной уродиной, в одночасье решившей исправиться?

— Боюсь, для моих романов ты не годишься, — отозвался Сэм, в голосе которого снова зазвучала обычная ирония.

— Почему же?