Частная жизнь русской женщины XVIII века

Шведский пастор Г. Седерберг, описывая виденное им в России в 10-е гг. XVIII в., утверждал, что в семейной жизни русских нарушение верности — дело обыкновенное, «исключая случаи, когда мужнюю жену совсем увезут и возьмут в сожительство; тогда похититель наказывается кнутом». Однако в реальности так дело обстояло не всегда: подчас наказывалась плетьми вступившая «в блудное сожитие» жена, а вовсе не ее похититель, не говоря уже о «смертных побоях» жен оскорбленными мужьями.[550]

Общественное мнение в отношении разводов «по вине любодеяния» не было единым. Сообщения о разводах супругов-дворян в мемуарах, особенно «поздних» по времени написания (начала XIX в.), носят сдержанный характер («хлопотал о разводе…», «они скоро разъехались…», «он женился на отпущеннице…»).[551] В то же время в текстах воспоминаний можно прочитать и о том, что в конце XVIII в. «развод… считался чем-то языческим и чудовищным… Сильно возбужденное мнение большого света обеих столиц строго осуждало нарушавших закон…».[552] О большом количестве случаев беззаконного сожительства и супружеских измен в среде высшей столичной знати говорят каждый по-своему французский посланник в России в 80-е гг. XVIII в. граф Л.Ф. де Сегюр[553] и историк М. М. Щербатов в сочинении «О повреждении нравов в России».

В числе наиболее скандальных связей, приведших к формальному разрыву супружеских отношений, упоминаются «распутства» княгинь А. С. Бутурлиной, А. Б. Апраксиной (урожденной Голицыной), Е. С. Куракиной; «а ныне, — сетовал М. М. Щербатов, — их можно сотнями считать»: «Жены начали покидать своих мужей… Иван Бутурлин, а чей сын не знаю, имел жену Анну Семеновну, с ней слюбился Степан Федорович Ушаков, и она, отошед от мужа своего, вышла за своего любовника, и публично содеяв любодейственный и противный сей церкви брак, жили. Потом Анна Борисовна… рожденная княжна Голицына, бывшая же в супружестве за графом Петром Алексеевичем Апраксиным, от него отошла… Еще Петр Великий… позволил князю Н. И. Репнину иметь метрессу и детей ее, под именем Репнинских, благородными признал. Такоже князь И. Ю. Трубецкой… имел любовницу в Стокгольме… и от нее сына, которого именовали Бецким… Выблядок князя В. В. Долгорукова Рукин наравне с дворянами был производим. Алексей Данилович Татищев, не скрывая холопку свою, отнявшую у мужа жену, в метрессах содержал, и дети его дворянство получили. А сему подражая, толико сих выблядков дворян умножилось, что повсюдова толпами их видно. Лицины, Рапцовы…»[554]

Придворные дамы вообще мало считались с церковными нормами и меньше всего думали об опасностях оказаться «пущенницами». Бастардов обычно записывали «в одном звании с их воспитателями, если сии последние не из дворян»; для получения дворянского статуса требовалось, правда, специальное решение, но его получали. Любопытно мнение одной современницы, писавшей, что некая особа «пренебрегала всеми приличиями по желанию и по влечению и говорила, что ее муж, как страус, воспитывает чужих детей…».[555] Все знали, что развод не обречет этих дворянок на нищету: по суду после развода разводящаяся женщина формально могла добиться получения весьма внушительной части состояния мужа в качестве «выдела» себе из общенажитого имущества («седьмой части имений и четвертой части движимости и капитала»).[556]