Частное лицо

Саша просит официанта принести снова двести пятьдесят водки и, умильно глядя на Марину, объясняет, что под такую закусь да не выпить еще — грех, может, Марина тоже выпьет вторую бутылочку сухого? Хочу коньяка, говорит Марина, дурной пример заразителен, смеется Саша, блондинка уже перешла на шампанское, но до этого выпила не одну рюмку благородного армянского напитка. Еще сто пятьдесят коньяка, просит Саша, когда официант подвозит к их столику тележку с горячим плюс уютный, запотелый графинчик, в котором добавочные двести пятьдесят настоящей «Столичной». — Какого? — спрашивает официант. — Есть французский, «Мартель» и «Карвуазье», есть армянский — «Двин», «Арарат», есть… — Хватит, хватит, — замахал руками Саша, — давайте сто пятьдесят «Карвуазье», гулять так гулять. А это что? — Это олень, тушенный по–восточному, — отвечает Марина, — в двадцати восьми травах. — С ума сойти, — комментирует Саша и погружает ложку в глиняный горшочек (ложка пряного бульона и кусочек лепешки, потом — кусочек мяса, именно в такой последовательности. Потом выпить, потом снова ложку бульона, кусочек лепешки и кусочек мяса, попробуйте — не пожалеете!). Англичане, совершенно разморенные от еды, водки и целебного крымского воздуха, подзывают официанта рассчитаться. Он стоит возле них, вежливо склонив голову, достав из нагрудного кармана пухлый блокнот и солидный черный «паркер» с золотым пером. Черк–черк, креч–креч, это — сюда, подведем черту, с вас… Англичане встают и уходят, умильно держась за руки. Официант подходит к их столику, ставит графинчик с французским коньяком и наклоняется к Саше: — Простите, вы ведь хорошо говорите по–немецки? — Есть немного, — кокетливо отвечает Александр Борисович. — У меня к вам маленькая просьба, у этих бундэсов, что рядом с вами (он плечом мотает в сторону западногерманской парочки), отличный разговорник, мне он просто необходим, поговорим? — Поговорим, — отвечает Саша, встает, и они идут к столику с немцами. Он наливает Марине коньяка, она берет рюмку, поднимает до уровня глаз, щурится, смотрит на него через золотисто–коричневую жидкость (армянский коньяк коричнево–золотистый, французский — золотисто–коричневый), а потом медленно втягивает напиток в себя. Проводи меня вниз, просит она, мне надо в туалет, а я уже пьяная. Он встает, помогает ей подняться из–за стола, Ал. Бор. как раз в этот момент оборачивается и смотрит на них. Марина что–то показывает Саше рукой, то есть делает какой–то жест, мало понятный ему, но хорошо знакомый мужу, тот кивает головой, и они спускаются по лестнице на природу. Здесь теплее, ветер не чувствуется, туалет метрах в пятидесяти от ресторана, сразу за задним двором, куда как раз в эту минуту въезжает очередная машина, груженная тушами и тушками кабанов, оленей, изюбрей, косуль, привезенными сюда прямо из правительственного заказника, где их отстреливают в порядке развлечения те, у кого есть нарезные заграничные ружья ценой в пятьдесят и больше (иногда — меньше) тысяч отнюдь не рублей. Это подтвердил им официант, когда Марина спросила его, откуда ресторан получает дичь. Из заказника, сказал он, там на них правительство и генералитет охотятся, а вы тут едите и денежки платите, чего добру пропадать! Марина вскользнула в резные двери красивого деревянного домика, а он прошел немного дальше и встал под соснами, куря и стряхивая пепел на посыпанную песком вперемешку с сосновыми иглами дорожку.

— Вот ты где, — шурша платьем, подошла сзади Марина, — пойдем обратно?

— Посмотрим на озеро.

Они обошли ресторан сбоку и по длинному, хорошо выскобленному настилу подошли прямо к черной воде Кара–голя, Черного озера. Сверху нависала вершина Ай — Петри, где–то в стороне чувствовалось море, он взял Марину за локоть, но сразу отпустил, подумав, что если поцелует ее сейчас, то разрушит все правила этой, не им затеянной игры, а правила надо соблюдать, иногда это даже интересно, соблюдать правила, то есть не делать того, что — по всей логике — ты должен сделать. Марина, сощурясь, посмотрела на него, потом опять повернулась к воде, к поверхности подплыла какая–то большая рыба и вновь исчезла в черной глубине Кара–голя. — Тихо, — сказал он, — как здесь тихо и хорошо. — Марина молча кивнула и, не дожидаясь его, пошла к лестнице, ведущей на второй этаж, на веранду, где Саша, Александр Борисович, Ал. Бор. все еще вел на бойком немецком изрядно затянувшиеся переговоры с уже успевшими захмелеть иноземцами.

10