Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими

ГОРБАНЕВСКАЯ К Юре Гендлеру. Это группа ленинградцев, в которую входили Файнберг, Гендлер, Лев Квачевский, еще кто-то, с кем мы познакомились по письму-отклику на обращение Богораз и Литвинова «К мировой общественности». Вообще это обращение вызвало отклики в самых разных городах и создало нам знакомства по всей стране. Ну, более или менее. Но все-таки если считать Куйбышев, Горький (мне все хочется сказать: Самара), Нижний Новгород, но они тогда так не назывались, Украина, украинское было письмо, вот ленинградцы были, новосибирцы, еще из каких-то городов отдельные люди… Что касается Украины, было такое общее украинское письмо, где говорилось и о преследованиях, что были на Украине в предыдущие годы, и плюс к этому было отдельно еще харьковское письмо: Генрих Алтунян и… десять человек их там было, харьковчан, подписано. Так что появились знакомства. И я поехала в Ленинград. Я попала в Ленинград на окончание второго процесса ВСХСОНа. ВСХСОН – это Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа. Лидеров его – Огурцова, Вагина, Садо и, если правильно помню, Аверичкина – судили осенью 67-го, и им дали пятьдесят восемь-один, то есть семьдесят вторую тогдашнего кодекса статью – «измена Родине». У них в уставе было написано «свержение советской власти вплоть до вооруженных методов», и нашли один какой-то старый сломанный наган. Огурцов получил пятнадцать лет, остальные меньше, Садо в лагере стучал, про Вагина не скажу, но что-то такое тоже слышалось мне, не уверена, поэтому лучше не будем. Про Аверичкина вообще ничего не знаю. А весной 68-го судили (уже не по семьдесят второй, а по семьдесят-один, «антисоветская агитация и пропаганда») еще семнадцать человек: те были вожди, а эти – просто члены. Причем организация была действительно до семидесяти человек. И судили их по такому принципу: если человек хоть кого-то завербовал в организацию, он шел как подсудимый, а если нет – как свидетель. Один из этих свидетелей пришел к Гендлеру и рассказывал, и это все я потом записала. Из Ленинграда я поехала в Тарту.

ГОРАЛИК Можно один вопрос? Вы сказали, что отклик на это письмо «создал нам знакомства по всей стране». Мне хочется вас спросить: вот по ощущениям – кто такие были «мы»?

ГОРБАНЕВСКАЯ Мы были какой-то такой складывающийся кружок московских правозащитников. Как раз с одной стороны – вокруг Богораз и Литвинова, с другой стороны, хотя это был один и тот же примерно круг, – вокруг начавших проявлять вождистские замашки Красина и Якира. Но, в общем, все были еще друзья. И Красина я считала одним из ближайших друзей тоже. Но известно, с какого момента я перестала так считать, – с разговора с ним после демонстрации, когда он мне сказал: «Если б я был в Москве, я бы вашу демонстрацию запретил». Это есть в «Полдне», и теперь там есть сноска о том, что это Красин. Человек для меня как друг перестал существовать, когда он о своих же, о наших друзьях отозвался как о функционерах. Но дело в том, что действительно через эти московские круги информация из республик, из провинции шла на Запад.

ГОРАЛИК Вот это было главной работой?

ГОРБАНЕВСКАЯ Нет, это не было главным – важным, но не главным, и я сама передачей на Запад не занималась, у меня просто не было никаких каналов. Этим занимался Андрей Амальрик, этим занимался Петр Якир.

ГОРАЛИК Вы сказали про «Хронику»: «это было очень нужно». Каким было ощущение этого «нужно»?

ГОРБАНЕВСКАЯ Для меня важнее было, чтобы это все пошло в самиздат. Но, с другой стороны, самиздат не всюду достигает, поэтому рассчитываешь, что какие-то копии самиздата попадут на Запад, будут переданы и их услышат гораздо больше людей. Не надо забывать, что этому ничтожному меньшинству помогали не только западные радиостанции, еще и помогала эмиграция. Поскольку я сама с декабря 75-го года в эмиграции, я знаю нашу роль, роль эмиграции. И польские оппозиционные какие-то первые зачатки группировок тоже начинались с меньшинства. Они взращены парижской «Культурой», и, я думаю, может быть, не настолько, мы начались гораздо позже, все-таки очень большая роль «Континента». Причем «Континент», который был средоточием не только русской, не только советской, но и восточно-европейской эмиграции и оппозиции, играл еще особую роль как бы связного между этими народами. У нас же можно было прочитать и поляков, и чехов, и украинцев, и кого хочешь. Я понимаю, это опять ничтожная горстка доходивших сюда экземпляров, тем не менее они доходили и передавались из рук в руки. Читателей у них было гораздо больше, чем самих экземпляров.

ГОРАЛИК Сейчас это называется «вирусное распространение».

ГОРБАНЕВСКАЯ Да-да-да.

ГОРАЛИК Так. 68-й – Тарту. Вы поехали после Ленинграда в Тарту…