Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими

ГОРБАНЕВСКАЯ Ясик знал. Ясику, во-первых, я рассказала о демонстрации, после нее. Только сказала: «Разумеется, ни с кем об этом не говори». И вообще с Ясиком я обо всем разговаривала.

У нас была замечательная сцена. Накануне ареста я была с Ясиком у Арины Гинзбург, вот как раз там я взяла эти материалы от Леры Айдовой. Я давала кому-то, Арине или Верке, свою машинку и должна была ее забрать у Арины, и мы стали спускать в лифте, с нами едет какой-то мужик – ну, можно догадаться, какой мужик, – я говорю: «Ой, Ясик, машинку-то я забыла, подымаемся!» Мы забираем машинку, едем в лифте, Ясик говорит: «Я теперь на ней буду самиздат печатать».

Но Ясик был такой человек – он никогда никому, он и сейчас такой, ни о чем не проговорится. А Ося был не такой. Я это выяснила очень быстро. Я вернулась, мы едем – мы ездили в гости к друзьям – по Хорошевскому шоссе, поперек висит плакат. И Ясик маленький спрашивал: «Мама, это что такое?» Я говорю: «Если видишь белыми буквами на красном что-то написано – это все глупости». И то же самое происходит, и то же самое я отвечаю Осе, и он тут же рассказывает бабушке. Он совсем другой. Поэтому я ему ничего больше не рассказывала…

И вот мы прилетаем в Вену в декабре 75-го года, я даю большое интервью радио «Свобода», мы сидим и слушаем это интервью, и вдруг Ося говорит: «Мама, это я тот ребенок?!» И с тех пор как он усвоил, что он тот ребенок, он этим необычайно гордится, конечно. Вот «тот ребенок» – как раз папа моей внучки московской.

А Ясик всегда был в курсе, мои друзья были его друзья. Для Оськи они, когда приходили, – это были все-таки тети и дяди. Вот приходят там, та же Вера Лашкова, его крестная, Таня Великанова приходила, Нина Литвинова… Мама все-таки их всех пускала, хотя ей и угрожали.

А потом я посмотрела: для этого опекунского совета из школы должны были приходить и составлять отчет о том, как живет старший ребенок. Если почитать этот отчет, можно было подумать, что ребенок живет во дворце, такой они писали замечательный отчет, и что в бабушках у него просто Василиса Прекрасная и Премудрая вместе взятые. Что, может быть, так и было, но… Люди сострадали. Люди не разделяли моих взглядов, но они сострадали. Это были не сталинские времена. Это были не те времена, когда переходили на другую сторону.

ГОРАЛИК Сколько им было, когда вы вышли? Сколько мальчикам было? Ясик ведь большой?

ГОРБАНЕВСКАЯ Оське должно было скоро исполниться четыре, в мае, а Ясику в сентябре исполнялось одиннадцать. Они побывали оба у меня в Бутырке на свидании. Но Оська ничего это, конечно, не усвоил. А Ясик был, кроме того, один раз – мама его привезла и в Казань на свидание. И он потом присылал мне письма с картинками, рисовал казанский кремль. Нет-нет, Ясик все знал и все понимал.

ГОРАЛИК Что начало происходить? Вы вышли в 72-м. Ожидания, сценарии будущего, планы, – какими они были?

ГОРБАНЕВСКАЯ Ну что было? Во-первых, я садилась – никакой эмиграции не было. Я вышла – эмиграция была вовсю. У всех был главный вопрос: ехать – не ехать? Для меня было ясно – не ехать. И никуда я не собиралась.

ГОРАЛИК Почему?