Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими

БАРАШ После десяти дней в Герцлии, на море, я попал в ульпан – языковые курсы для одиночек, с общежитием. В Иерусалиме. Где и хотел жить. И сейчас вряд ли выбрал бы что-то иное. Клаустрофобии точно не возникнет… метафизический астигматизм – легко… Приезд – июль 89-го года. А уже первого февраля 90-го года начал работать на радио. И до сих пор там, больше двадцати лет, «люди так долго не живут». В одной и той же комнатке с видом на мечеть Омара и Масличную гору… Почти сразу началась бурная литературная жизнь. Приехала эта волна алии, возникла критическая масса из нескольких страт – тех, кто был, тех, кто приехал. Образовался Иерусалимский литературный клуб. Это было хорошее время, потому что… ну представьте себе – раз в неделю на литературные вечера собиралось восемьдесят-сто человек, раз в месяц – несколько сот человек в зале на улице Штрауса. Там же был ресторанчик и книжный магазин. Золотой век, когда все волки и овцы ходили вместе. Потом было еще несколько периодов израильских. Альманах «Литературный Иерусалим», литературное собрание, которое мы вели вместе с Александром Гольдштейном в русской библиотеке, салон «Крыша» в Тель-Авиве – еще одно сообщество… журнал «Зеркало». Ну а последние несколько лет все поутихло. И в смысле изданий, и в смысле публичной жизни литературной.

ГОРАЛИК Про преподавание в школе расскажите, пожалуйста.

БАРАШ Я не обязан был идти в школу, поскольку окончил вечернее отделение. Я в тот момент работал в тихой технической библиотеке. Регистрировал новые поступления час в день, а в остальное время читал. Там почему-то, совершенно не по профилю, оказались какие-то структуралистские сборники… среди прочего – с участием Варлама Шаламова. И отсыпался от бессонных ночей с грудным ребенком (мы с женой делили ночь пополам). Как потом написал в сочинении один мой ученик в школе: «У Софьи Андреевны не было молока, и Лев Николевич вынужден был сам кормить младенца…» Ходил в обеденный перерыв в недалеко находившийся магазин «Поэзия» на Самотеке. Идти в школу был не обязан, но мне самому было интересно – может быть, не собственно школа, а общение литературное такого рода. И два года проработал в школе учителем.

ГОРАЛИК Это в какие годы?

БАРАШ 83/84-й – один учебный сезон и 84/85-й – второй. Потом еще год или два вел литературные кружки. Учительствовал в школе рядом с метро «Щелковская». Просто нормальная школа, где я был учителем литературы и русского языка. По всей дистанции, от четвертого до десятого класса. Один класс был выпускной.

ГОРАЛИК Не скучно это было? Наверное, много часов, много людей, много возни… БАРАШ Ну, часы можно было набирать или снимать с себя до минимальной ставки, в сто двадцать рублей. Советская школа… Худшее – быть начальником в казенном доме… да еще над детьми… «Хороша» была и учительская, это осиное гнездо. Слава богу, там стол с журналами, в учительской, был рядом с дверью. Вот эти, в искусственной «крокодильей коже»… Я приоткрывал дверь, бросал один журнал, вытаскивал другой, закрывал дверь и уходил к себе в свой кабинет литературы. Предметом моей гордости при всем при том был выпускной класс. Ну такие московские итээровские детки, которые шли в технические вузы. Я придумал кунштюк: на каждом уроке, в конце – пять-десять минут какой-то один вопрос, не обязательно сугубо учебный. Они очень сначала были недовольны. Но когда это происходит два года подряд, у людей возникает…

ГОРАЛИК …потребность?

БАРАШ Они уже умеют писать… что угодно – письма… уходит «сопротивление материала»… В конечном счете они хорошо написали сочинения вступительные в свои институты… И вообще, это с ними осталось, я надеюсь. И второе – кажется, удалось их немножко к литературе развернуть. Через такие экстремальные психологические проблемы, всем понятные и неразрешимые, которых более чем достаточно в русской литературе. Вот скажем, человек умирает, смертельно болен: помочь ему умереть или оставить жить в страшных мучениях? И сразу в глазах что-то появляется…

ГОРАЛИК Расскажите вообще про книжки и публикации.

БАРАШ: Самая первая – в начале 80-х в рок-музыкальном самиздате, в «Ухе», кажется. Было несколько подборок и статей в ленинградских самиздатских журналах: в «Часах», в сатирическом, что занятно, приложении, что-то в «Митином журнале», в «Сумерках». Немало, естественно, в «Эпсилон-салоне», что-то в «Сине-фантоме». Ну и первые неофициальные кассеты «Мегаполиса». По приезде в Израиль, в 89-м году, начались и продолжались несколько первых лет публикации в журнале «22». Первый чек за стихи, выданный мне тогдашним главным редактором «22» Рафаилом Нудельманом, – это было первое «опредмечивание» профессиональности. Большой винил «Мегаполиса» на «Мелодии» вышел через пару месяцев после отъезда – но это было такое почти абстрактное событие для меня в тогдашних условиях, и политических, и технологических.

ГОРАЛИК Внутренняя потребность в книжке была?