Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими

БАРАШ В караул входили Игорь Алейников, Аркаша Кириченко, Андрей Туркин, я, Миша Дзюбенко – филолог, художник Леня Зубков… Начальником караула, который нас всех собрал, был Геннадий Кацов, поэт, прозаик и директор клуба «Поэзия». Неплохо бы сейчас обнаружить стенную газету сто первого отряда, которую мы сделали втроем с Туркиным и Кацовым… 86–87-й год. Ночь, эта ТЭЦ огромная, трубы, пустыри, поземка, я сижу на главной проходной, в наушниках – авангардный джаз, ноги в присланных с Запада (купленных там на блошином рынке) сапогах на столе, и входит работяга на ночную смену. И мы смотрим друг на друга, не понимая, кто перед кем оказался… Самое жуткое воспоминание о ТЭЦ, когда меня оставили, – это огромное производство, электричество на несколько московских районов и веток метро – на главном пульте, а под стулом пробежала крыса. Все спали или были на других далеких постах. И в течение примерно получаса с несколькими московскими районами могло произойти что угодно. Я где-то бегал по коридору… ТЭЦ, кстати, была рядом с квартирой Димы Врубеля. Буквально несколько сот метров через какие-то пути. У него был открытый днем и ночью дом-мастерская. И мы часто туда заходили, был такой маршрут – либо до смены на ТЭЦ, либо после.

ГОРАЛИК Послушайте, – вахтер, но ведь параллельно с этим всем у вас еще случились первая женитьба и первый сын.

БАРАШ Когда мы поженились, мне было двадцать, жене – девятнадцать. Через год родился сын. Я работал в технической библиотеке. Учился на вечернем. Жил у жены в Гольяново. Над прудом, у леса. Песня «Влажная ложь» «Мегаполиса» оттуда. И это была такая вот советская жизнь. Одно из страшных воспоминаний – как потерял в вечерней полутьме у овощного киоска двадцать пять рублей. Или еще. Не было денег на детскую коляску, и мы ее взяли в прокате на Уральской улице. В узком лифте я ее слегка покарябал, и год или сколько, пока благополучно не сдал, видел кошмарные сны, что ее не примут, что придется платить. Вот все эти классические советские ощущения. Первый брак длился шесть лет, что-то такое…

ГОРАЛИК Вы тогда думали хоть на секунду, что будете уезжать из России?

БАРАШ Естественно… Ну и вот где-то года с 87-го начал этим заниматься. Это занимало некоторое время.

ГОРАЛИК Как вы принимали решение?

БАРАШ С точки зрения того, что называется референтным кругом, это выглядело так: вы сидите все в клетке жуткой, клаустрофобической. И вот ситуация, что какой-то одной из категорий граждан антиутопии представляется возможность выйти. Просто встать и выйти из вольера. Можно остаться. Но ощущение такое – в духе «Египетских ночей»… челлендж… А лично – и это более глубокая и острая вещь – я хотел уйти от своего бэкграунда, освободиться в одиночестве. То есть это был отъезд больше «от», чем «в», и больше от людей, чем от чего-то «вообще». Ну и тест – как я один выживаю.

ГОРАЛИК То есть это был такой вызов себе?

БАРАШ Да. И что выясняется – и даже несколько разочаровывает. Ты на самом деле оказываешься ровно тем, что ты есть, ни больше, ни меньше. Если готов работать, чем-то для чего-то жертвовать на уровне общей вменяемости, то довольно скоро оказываешься в той же позиции, в которой был бы в любом другом сообществе. Дальше уже коррекции на страну, время…

ГОРАЛИК Как были устроены ваши отношения с этим новым окружающим миром? Вы ожидали, что в ваши тексты войдут сейчас другой язык, другие модусы речи?

БАРАШ У меня всегда был, и в России тоже, интерес к археологии, истории, этнографии. Родители в детстве много возили по древним городам, монастырям, усадьбам, я их помню тактильно, ногами и ладонями, пробегал и проползал тогдашний разрушенный Новый Иерусалим или Архангельское, офицерский дом отдыха, вдоль и поперек в младших классах школы… Ну и всегда был сантимент к еврейскому. Это не было главной частью жизни, но без сантимента в Израиле вообще трудно жить. Точнее – бессмысленно. И домашность, семейственность общей атмосферы… Ощущение похожести, родственности этой людской массы – счастливое ощущение. Это касается и экспансивности, непосредственности, которые я ощущал в другом преимущественно этносе в Москве – как свои какие-то нелепые слабости, почти клинику, – а тут все такие же… общая атмосфера…

ГОРАЛИК Что происходило с жизнью помимо работы? Где вы жили? Как вы оказались в Иерусалиме?