Часы

— Она восхитительна, — сказал Пуаро. — Аромат времени, продуманный сюжет, изысканнейшая мелодрама. А какие роскошные, щедрые описания солнечной красоты Элеонор, серебряного очарования Мэри!

— Нужно бы перечесть, — сказал я. — О хорошеньких девушках я и забыл.

— А эта служанка Ханна — как она правдоподобна; а портрет убийцы — просто блестящее психологическое исследование.

Я понял, что нарвался на лекцию. И приготовился выслушать все до конца.

— Взять «Приключения Арсена Люпена», — продолжал Пуаро. — Фантастично, не правдоподобно. И все же сколько в них правды, какая мощь, какая неподдельность! Если и есть несоответствия, что ж, зато какое щегольство! И какой юмор.

Он отложил «Приключения Арсена Люпена» и взялся за следующую книгу.

— Или вот тебе «Тайна желтой комнаты». Это классика. Мне здесь нравится все от начала и до конца. Какая логика! Помню, критики называли книгу надуманной. Отнюдь нет, дорогой мой Колин. Нет и нет. Так может показаться, но лишь показаться. А это большая разница. Нет и нет, здесь все сплошь правда, ловко и изобретательно спрятанная в путанице слов. Но когда герои встречаются на пересечении трех коридоров, все становится на свои места, — он с почтением положил книгу на стол. — Это, конечно, шедевр, но, боюсь, сейчас о нем почти позабыли.

Пуаро пропустил лет двадцать и перешел к изданиям нынешних авторов.

— Еще я прочел кое-что из ранних книг миссис Ариадны Оливер, — сказал он, — моей, между прочим, приятельницы, и твоей, кажется, тоже. Вот у нее мне нравится не все. Слишком невероятные события. Слишком много случайных совпадений. А так как в начале карьеры она была молода и глупа, она сделала своего сыщика финном, и сразу бросается в глаза, что она понятия не имеет ни о финнах, ни о Финляндии, ни о чем, кроме, разве что, пьес Сибелиуса. Но мыслит она оригинально, развязки порой очень остроумны, к тому же она давно уже знает все, чего ей недоставало поначалу. Например, полицейские правила. Даже ее описаниям огнестрельного оружия можно верить. Ей бы еще не мешало подружиться с каким-нибудь адвокатом или нотариусом, чтобы он просветил ее в вопросах юриспруденции.

Он отложил миссис Ариадну Оливер и взялся за следующую книгу.

— Мистер Кирил Квейн. Мистер Квейн — большой мастер алиби.

— И, если я правильно помню, большой зануда, — сказал я.

— Да, — сказал Пуаро. — Захватывающих страниц здесь не найдешь. Есть, разумеется, труп. Иногда даже не один. Но главное у него — алиби, расписания поездов, маршруты автобусов, карты сельских дорог. Должен признаться, мне очень понравилось, до чего изощренно и тщательно он продумывает все детали. И понравилось выводить на чистую воду мистера Кирила Квейна.

— Думаю, вам это удается всякий раз, — сказал я. Ответ Пуаро был честен.

— Не всегда, — признался он. — Совсем не всегда. Конечно, через какое-то время начинаешь понимать, что книги его все на одно лицо. Все алиби похожи друг на друга, даже если он и придумает вдруг что-то новенькое. Знаешь, mon cher Колин, по-моему, Квейн и в жизни такой, как на фотографиях, — сидит в своем кабинете, с трубкой в зубах, по уши обложившись словарями, справочниками Брэдшо, проспектами самолетных компаний, всевозможными расписаниями. Даже движения лайнеров. Но что ни говори, а у мистера Кирила Квейна есть и порядок, и метод.

Пуаро отложил мистера Квейна и принялся за следующего.

— Гарри Грегсон, поразительный мастер сюжета. Он написал не меньше шестидесяти четырех романов. И насколько я понимаю, полная противоположность мистеру Квейну. У мистера Квейна действия почти нет, а у Гарри Грегсона слишком много. Много событий, все перепутано. Все живописно. И отлично замешано на мелодраме. Убийства, трупы, улики, захватывающие повороты сюжета — всего хватает. Потрясающе и совершенно не правдоподобно. Он, если можно так выразиться, не в моем вкусе. Его книжки похожи на сомнительный американский коктейль, где никогда не угадаешь, что тебе намешали.

Пуаро помолчал, вздохнул и продолжал лекцию.

— Перейдем к американцам. — Он вытянул одну книгу из левой стопки. — Флоренс Элкс. У нее есть сюжет, свой метод, хороший стиль… н-да, но вот мелочи. Впрочем, живо, интересно. У этой дамы есть ум, правда, кажется, как почти у всех американских писателей, несколько подмоченный алкоголем. Ты, mon ami, знаешь, что я большой знаток вин. И если в романе мелькнет бутылочка кларета или бургундского, на которой стоит дата сбора урожая, для меня это лишь удовольствие. Но меня совершенно не интересует, сколько стаканов водки или бурбона заглатывает чуть не на каждой странице очередной американский сыщик. И мне кажется, на развитие событий ничуть не влияет, пинту или полпинты выпил он из бутылки, которую каждый раз достает из комода. Похоже, что спиртное для американских писателей — такое же наказание, что и для бедного мистера Дика, когда он сел за свои мемуары, голова короля Карла. Просто невозможно отделаться.

— А что вы скажете о «крутых»? — спросил я. Пуаро отмахнулся от них так, как отмахнулся бы от назойливой мухи или от комара.