Часы

- Василий Терентьев!-произнес он глухо и грозно.- Нам доподлинно известно, что часы у тебя. Говорят тебе честью: отдай их. А если ты не отдашь...

Василий нагло ухмыльнулся.

- И что же вы тогда со мною сделаете? Ну-с?

- Что? Мы оба до тех пор с тобой драться будем, пока либо ты нас победишь, либо мы тебя. Василий засмеялся.

- Драться? Это не барское дело! С холопом-то драться? Давыд вдруг вцепился Василию в жилет.

- Да мы не на кулаки с тобою драться будем,- произнес он со скрежетом зубов,- пойми ты! А я тебе дам нож и сам возьму... Ну и посмотрим, кто кого? Алексей! - скомандовал он мне,-беги за моим большим ножом, знаешь, черенок у него костяной-он там на столе лежит, а другой у меня в кармане.

Василий вдруг так и обмер. Давьид все держал его за жилет.

- Помилуйте... помилуйте, Давыд Егорыч,-залепетал он; даже слезы выступили у него на глаза,- что вы это? Что вы? Пустите!

- Не выпущу я тебя. И пощады тебе не будет! Сегодня ты от нас отвертишься, мы завтра опять начнем.-Алешка! где же нож!

- Давыд Егорыч!-заревел Василий,-не делайте убив-ства... Что же это такое? А часы... Я точно... Я пошутил. Я их вам сию минуту представлю. Как же это? То Хрисан-фу Лукичу брюхо пороть, то мне! Пустите меня, Давыд Егорыч... Извольте получить часы. Папеньке только не сказывайте.

Давыд выпустил из рук Васильев жилет. Я посмотрел ему в лицо: точно,-и не Василью можно было испугаться. Такое унылое... и холодное... и злое.

Василий вскочил в дом и немедленно вернулся оттуда с часами в руке. Молча отдал он их Давыду и, только возвра

щаясь обратно в дом, громко воскликнул на пороге: "Тьфу ты, окказия!"

На нем все еще лица не было. Давьид качнул головою и пошел в нашу комнату. Я опять поплелся за ним. "Суворов! как есть Суворов!"-думал я про себя. Тогда, в 1801 году, Суворов был наш первый, народный герой.

XVIII

Давыд запер за собою дверь, положил часы на стол, скрестил руки и-о, чудо!-засмеялся.-Глядя на него, я засмеялся тоже.

- Этакая штука удивительная!-начал он.-Никак мы от этих часов отбояриться не можем. Заколдованные они, право. И с чего я вдруг этак озлился?

- Да, с чего?-повторил я.-Оставил бы ты их у Ва-силья...

- Ну, нет,- перебил Давыд.- Это шалишь! Но что мы с ними теперь сделаем?

- Да! Что?

Мы оба уставились на часы-и задумались. Украшенные голубым бисерным шнурком (злополучный Василий впопыхах не успел снять шнурок этот, который ему принадлежал) - они преспокойно делали свое дело: чикали-правда, несколько вперебивку,-и медленно передвигали свою медную минутную стрелку.

- Разве опять их зарыть? Или уж в печку их? - предложил я наконец.-Или вот еще: не поднести ли их Латкину?

- Нет,-ответил Давыд.-Это все не то. А вот что: при губернаторской канцелярии завели комиссию, пожертвования собирают в пользу касимовских погорельцев. Город Касимов, говорят, дотла сгорел, со всеми церквами. И, говорят, там все принимают: не один только хлеб или деньги,- но всякие вещи натурой. Отдадим-ка мы туда эти часы! А?

- Отдадим! отдадим!-подхватил я.-Прекрасная мысль! Но я полагал, так как семейство твоих друзей нуждается...

- Нет, нет; в комиссию! Латкины и без них обойдутся. В комиссию!

- Ну, в комиссию-так в комиссию. Только, я полагаю, надо при этом написать что-нибудь губернатору. Давыд взглянул на меня.

- Ты полагаешь?

- Да; конечно, много нечего писать. А так-несколько слов.

- Например?

- Например... начать так: "Будучи"... или вот еще: "Движимые"...

- "Движимые" хорошо.

- Потом надо будет сказать: "Сия малая наша лепта..."

- "Лепта"... хорошо тоже; ну, бери перо, садись, пиши, валяй!

- Сперва черновую,-заметил я.

- Ну черновую; только пиши, пиши... А я их пока мелом почищу.

Я взял лист бумаги, очинил перо: но не успел я вывести наверху листа: "Его превосходительству, господину сиятельному князю" (у нас тогда губернатором был князь X.), как я остановился, пораженный необычным шумом, внезапно поднявшимся у нас в доме. Давыд тоже заметил этот шум и тоже остановился, подняв часы в левой, тряпочку с мелом в правой руке. Мы переглянулись. Что за резкий крик? Это тетка взвизгнула... а это? Это голос отца, хриплый от гнева. "Часы! часы"-орет кто-то, чуть ли не Транквиллитатин. Ноги стучат, скрипят половицы, целая орава бежит... несется прямо к нам. Я замираю от страха, да и Давыд бел, как глина, а смотрит орлом. "Василий, подлец, выдал",- шепчет он сквозь зубы... Дверь отворяется настежь... и отец в халате, без галстука, тетка в пудраманте, Транквиллитатин, Василий, Юшка, другой мальчик, повар Агапит-все врываются в комнату.

- Мерзавцы! - кричит отец, едва переводя дыхание...- Наконец-то мы вас накрыли!-И, увидав часы в руках Да-выда,-подай!-вопит отец,-подай часы!

Но Давыд, не говоря ни слова, подскакивает к раскрытому окну-и прыг из него на двор-да на улицу!

Привыкший подражать во всем моему образцу, я прыгаю тоже, я бегу вслед за Давыдом...

"Лови! держи!"-гремят за нами дикие, смятенные голоса.

Но мы уже мчимся по улице, без шапок на головах, Давыд вперед, я в нескольких шагах от него позади, а за нами топот и гвалт погони!

XIX