Часы без стрелок

— Да, Шерману, слава богу, здесь нравится. И хотя он тоже мальчик, как и мой внук, с ним у нас совсем другие отношения.

Мелон был рад это слышать, но снова из деликатности промолчал. Зная капризный характер судьи, приступы внезапного восторга и столь же внезапного разочарования, он спрашивал себя, долго ли продлится его последнее увлечение?

— Чистое золото! — с восхищением повторял судья. — Сокровище!..

А сокровище в это время читало киножурнал и попивало джин с настойкой и щедрой порцией льда. Шерман был один в кухне — старуха Верили убирала наверху. И хотя он всласть потешил свое воображение — тут была прекрасная статья об одной из его любимых кинозвезд, — он был очень, очень зол. И не только потому, что этот назойливый тип, Мелон, испортил ему лучшее время дня. Вот уже три месяца, как он жил в напряженном ожидании, которое мало-помалу перешло в страх. Почему мадам Андерсон не ответила ему на письмо? Если он неправильно указал адрес, письмо могли переадресовать: мать его слишком знаменита, чтобы ее не найти. Когда собака Джестера Тайдж сунула нос в дверь, Шерман пнул ее ногой.

Сверху спустилась Верили и увидела, что Шерман читает журнал и пьет джин с хинной настойкой. Ей очень хотелось сделать ему замечание, но, взглянув в его горящие злобой глаза, она только проворчала:

— В мои молодые годы я никогда не рассиживалась с книжкой и не пила спиртного.

— Ты, наверно, родилась рабыней, старуха.

— Нет, я рабыней не была, а вот дед мой был.

— На тебя, наверно, еще надевали колодки.

Верили отвернула кран и с шумом принялась мыть посуду.

— Если бы я знала, кто твоя мать, я бы сказала ей, чтобы она тебя как следует высекла.

Шерман вернулся в гостиную, чтобы от скуки подразнить Джестера. Он снова сидел за роялем, и Шерману было обидно, что он играет что-то незнакомое. Еще выругаешь композитора, а окажется, что композитор совсем не тот. Что он играет — Шопена, Бетховена или Шуберта? Шерман не смел сказать наудачу какую-нибудь гадость и поэтому злился еще больше. Вдруг он скажет: «Какую дерьмовую вещь Бетховена вы играете!», а Джестер ответит: «Это совсем не Бетховен, а Шопен». Потерпев моральное поражение, Шерман не знал, что делать. Но тут он услышал, как хлопнула парадная дверь, и понял, что этот сплетник, мистер Мелон, наконец-то ушел. Он явился к судье смиренный, как отрок Моисей, и по собственному почину опять принялся за Лонгфелло, все с той же строки:

Тотчас взял он лук свой верный…