Часы без стрелок

Джестер был так возмущен, что не поверил своим ушам и не смог ничего ответить.

— Невинная, глупая рожа, ну, вылитая детская попка!

— Я уже не невинный! — рассердился Джестер.

— Вранье! Сразу видно по вашей глупой харе.

Джестер по молодости лет не знал чувства меры. В букет он спрятал банку икры, которую утром купил в магазине; но теперь, после такой наглой выходки, он не понимал, что ему делать с этой икрой, которую, по словам Шермана, тот пожирал целыми тоннами. Ведь и его цветы были встречены с пренебрежением и без единого слова признательности или хотя бы благодарного взгляда. Джестер совсем растерялся, он не хотел терпеть новые унижения. Он сунул банку в задний карман и был вынужден сидеть на краешке стула. Шерман лежал и с удовольствием поглядывал на красивые цветы, не думая благодарить за них. Наевшись даровой еды и отдохнув, он чувствовал себя превосходно и мог вволю дразнить гостя. (Увы, он не подозревал, что своими насмешками лишил себя банки настоящей икры, которую он мог бы держать несколько месяцев напоказ в холодильнике, а потом выставить для самых почетных гостей.)

— Вы так странно сидите, будто у вас третья стадия сифилиса, — кинул пробный камень Шерман.

— Что?

— Когда человек сидит скособоченный — это первый признак, что у него сифилис.

— Да ведь я сижу на банке.

Шерман не спросил, почему он сидит на банке, а Джестер не стал его просвещать. Шерман сострил:

— А может, на ночном горшке?

— Неостроумно.

— Во Франции так сидят, когда у них сифилис.

— Почем вы знаете?

— Потому, что я одно время был на военной службе во Франции.

Джестер подозревал, что это очередная ложь, но ничего не сказал.

— Когда я был во Франции, я влюбился в одну француженку. Но не воображайте, сифилиса у меня там не было. Зато была красивая, белая, невинная девушка.

Джестер переменил позу — разве долго усидишь на банке с икрой? Ему всегда бывало неловко, когда при нем рассказывали непристойности, даже от слова «невинная девушка» его коробило, но он сгорал от любопытства и не прерывал Шермана.

— Мы были помолвлены, я и эта белая, как лилия, французская девушка. Ну, я с ней переспал. Тогда, как всякая женщина, она захотела выйти за меня замуж. Свадьба должна была состояться в древней церкви под названием Нотр-Дам.

— Это собор, а не церковь, — поправил Джестер.

— Ну… собор… Какая разница? Важно, что мы там должны были жениться. Гостей и всяких там приглашенных была куча. У французов — куча всякой родни. Я стоял у церкви и смотрел, как они входят. А сам никому не показывался: хотел поглазеть на представление — прекрасный старый собор и все эти французы, разодетые в пух и прах… Там было просто упомрачительно…

— Произносится: умопомрачительно, — поправил Джестер.

— Ладно, можно и так… И вся эта куча родни ждала моего появления.

— А почему же вы не входили?

— Ох, и простота! Вы думаете, я собирался венчаться с этой лилейно-белой невинной француженкой? Я простоял там весь день, глядел на разряженных французов, которые так и ждали, что я обвенчаюсь с этой белой невинной француженкой. Она ведь была моей «нароченой». Только к вечеру они доперли, что я и не думаю жениться. Моя «нароченая» упала в обморок. У старушки матери был сердечный припадок. Старик отец застрелился прямо тут, в церкви.

— Шерман Пью, вы врете, как сивый мерин! — воскликнул Джестер.

Шерман, который и сам почувствовал, что заврался, притих.

— Зачем вы врете? — спросил Джестер.

— Какое же это вранье? Иногда я просто выдумываю разные истории. А что, разве всего этого не могло быть? Ну, а потом рассказываю вот таким дурачкам, у которых лицо как детская попка. Мне почти всегда приходилось выдумывать разные истории, а то как поглядишь на мою жизнь, так либо помрешь со скуки, либо заплачешь с горя.

— Слушайте, если вы со мной дружите, зачем вам строить из меня дурачка?

— А ведь это про вас говорил Барнум, тот, из цирка Барнум и Бейли: «На свете каждую минуту рождается простофиля».

Шерман был уже не в силах думать о Мариан Андерсон, и ему не хотелось, чтобы Джестер ушел, но он не знал, как его попросить остаться. На нем была надета самая лучшая его синяя вискозная пижама с белым кантом, и он встал, чтобы в ней покрасоваться.

— Хотите, налью «Лорда Калверта» с оплаченным акцизом?

Но мысли Джестера были далеки от виски и от самой красивой пижамы. Его покоробил рассказ Шермана и растрогало объяснение, почему он врет.

— Неужели вы не понимаете, что такому другу, как я, вам не надо врать?

Но Шерман снова пришел в ярость.

— С чего вы взяли, что вы мой друг?

Джестер решил не обращать на него внимания.

— Ладно, я пошел домой, — сказал он.

— Хотите посмотреть, какую вкуснятину прислала мне тетя Зиппо — Кэрри? — Шерман пошел на кухню и открыл ледник. В нем попахивало чем-то кислым. Шерман стал восхищаться кулинарными изысками тети Кэрри. — Заливные помидоры кольчиком с начинкой из брынзы.

Джестер недоверчиво поглядел на это блюдо.

— А Сандрильоне Муллинс, Зиппо Муллинсу и его тете Кэрри вы тоже врете?

— Нет, — простодушно признался Шерман. — Они меня видят насквозь.