Часы без циферблата, или Полный ЭНЦЕФАРЕКТ

– Вру, конечно. Что пришла?

– Просто.

Он засмеялся:

– Ты говоришь моими словами.

– Правда?

– Нет, вру, как обычно. Садись. Хочешь, попрошу чаю?

– Нет, я ненадолго. Завтра рано вставать. С утра съёмки. Максим заснул. Он неважно чувствует себя весь день. Может, погода?

– Я провожу тебя до машины. Ты не против?

Они вышли из палаты, спустились молча на лифте и вышли на улицу, дошли до её машины. Она предусмотрительно парковала её за пару кварталов.

– Скоро снег. Обещали к концу недели. Садись, замёрзнешь. Завтра приедешь?

– Да… Я каждый день здесь. Как часовой на посту.

– А чем вы занимаетесь с Максимом? – он с трудом выдавил из себя его имя.

– Да по-разному. Болтаем, молчим. Он ест, я смотрю на него. Когда отчаивается, уговариваю. Вчера играли в шашки. Я выиграла три раза – расстроился, как ребёнок. Я думала, он сильней. Хотя не понимаю, как можно такое вынести. Ты же понимаешь меня?

– Как никто… Бывай… Заходи. Буду ждать. Всегда. Если что, я тоже в шашки играть умею и не расстраиваюсь, когда проигрываю!

Она промолчала, уже отъезжая, махнула рукой. Понять её было невозможно. Строить догадки смешно. Часто люди видят всё искажённо, не так, как есть на самом деле, и это он тоже знал. Она отчётливо подчёркивала своё отношение к Максиму, тем самым определяя границы их отношений.

Он ещё долго бродил по району, а она – незримо рядом. Разговаривать с ней вслух в её отсутствие входило в привычку. Не думая о последствиях, он рассказывал о себе. И это была чистейшая правда – без примеси позёрства и желания произвести впечатление, без утайки, как на исповеди.

На следующий день она не зашла, он ждал допоздна. Выходил два раза посмотреть, не стоит ли машина. Всё ныло от тревоги, стирая собственные страхи. Аркадий не узнавал Александра: «Что с ним происходит? Всё меньше смеётся, сжался, ушёл в себя».

Её не было и на следующий день. Саша не выдержал.

– Аркаш, ну что нового? Как там этот пациент из восьмой? Что-то не вижу эту, как его… Ну, что к нему ходит… Не жена… Другая…

Произнести слово «любовница» язык не поворачивался. Не вязалось оно с Александрой.

– Всё хорошо. Мы свою работу сделали. Послезавтра покидает нас. Сегодня заходил к нему несколько раз. На телефоне висит постоянно и, как ты, не в духе. Жена вроде заходила. А любовницу не видел.

Александру это слово, как ножом по стеклу, – поморщился, но промолчал.

– Ну ещё про кого рассказать? Татьяна – Монро, как ты её называешь, – вроде одного из десятой закадрила. Постоянно её вызывает, то одно ему, то другое. Ты-то к ней интерес потерял.

– Какой вы наблюдательный, Аркадий Соломонович! Когда ты всё успеваешь – и людей кромсать, и за медсёстрами поглядывать?!

– И за пациентами типа тебя.

– А что за мной следить. Вот он я! Весь на виду.

– Не скажите, Александр Михайлович, не скажите…

От Аркадия трудно было что-то скрыть. Он чуял, что всё вертится вокруг палаты номер 8, но что именно – никак не мог понять: то ли та женщина, то ли пациент, а может, и оба вместе.

Она появилась лишь поздним вечером в последний день перед выпиской Максима, была начисто простужена, и защитная голубая повязка закрывала пол-лица, от чего глаза казались больше и темнее, до краёв полные невыносимой тоски и сожаления. Он чуть не задохнулся от неожиданности, сердце сжалось, казалось, оно не выдержит этой муки и остановится навсегда.

– Я думал, больше не увижу тебя. А ты заболела, – ему захотелось подойти ближе, она поняла и отошла на шаг назад.

– Не подходи! Я боюсь заразить тебя.

– А Максима?

– И Максима тоже.

Сегодня она была терпелива и не реагировала на его язвительный тон.

– Он завтра выписывается. К обеду будут готовы документы, и мы покинем клинику. Я пришла попрощаться.

– Побудь со мной. Совсем немного. И сними эту чёртову маску. Я хочу тебя видеть.

Она послушно сняла, но не сделала ни одного шага навстречу, так и осталась стоять у самых дверей. Он понял: она чувствует, что значит для него. С её стороны это не было жалостью или уважением, это было то, что называется вопреки. Она боролась с собой, со своими иллюзиями, чем-то придуманным и в то же время влекущем и запретным.

– Останься со мной! Навсегда…

Он смотрел ей прямо в глаза, и его трясло, как в лихорадке. Александре передалось волнение, и она не могла оторвать взгляда, стояла как заворожённая, потом, опомнившись, быстро открыла дверь и выскочила на свободу. Он не мог остановить её, не мог приказать, потребовать – она не принадлежала ему.

Наступила такая пустота, которую Александр никогда ещё не испытывал, и она добивала его, разрушая до основания. Непонятно было, как он вообще смог выжить после подобного потрясения, и не потому, что ушла и отказала, а потому, что больше не увидит, не будет жить изо дня в день в надежде столкнуться с ней в коридоре больницы или ждать, пока она тихо постучится.

Утром забежал Аркадий. Александр выглядел уставшим, и на него трудно было смотреть.

– У меня к тебе просьба. Мне важно.

– Говори.