Часы бьют полночь (СИ)

— Я ничего ему не ответила, — закончила Оля. — Просто попыталась сделать вид, что не понимаю, о чём он, схватила оставшиеся листочки и побежала. Он за мной не гнался. Только сказал напоследок, мол, «ты подумай, и тогда скажи». Я и думаю — может, просто отказаться?

— Вряд ли поможет, — покачал головой Женька. — Скорее, станет хуже. Сомневаюсь, что он так просто отстанет и оставит тебя в покое.

Оля невнятно застонала и откинулась на спинку стула. Она побежала к Женьке сразу после урока, даже не подумав, что Фролов может за ней следить. Побежала, потому что нуждалась в совете — но, похоже, он и сам не знал, что делать.

— Соглашаться нельзя, — заметила она.

— Нельзя, — подтвердил Женька. — Мы понятия не имеем, чего от него можно ожидать. И, блин, как-как он сказал? Сделает тебя сильнее?

— Сильнее любого из них. — Оля кивнула. — Мне это не нравится. Как будто меня нелюдью сделать хотят.

— Кто знает, может, и хотят. Учитывая некоторые… особенности нашего друга, я бы даже сказал, что почти в этом уверен.

Какое-то время они сидели в тишине. Слышался только шелест страниц дневника, который Женька перелистывал, будто в поисках важной информации.

— Знаешь… — произнёс он наконец, — кажется, я нашёл кусок, который связан со всем этим. Только разобрал не до конца.

— И что же там говорится? — поторопила Оля. Ситуация тревожила её всё сильнее с каждой минутой, точно Фролов уже стоял за дверью квартиры и нехорошо улыбался, а змея на его плече раскачивалась в ожидании прыжка.

Только сейчас она поняла, насколько сильно влипла. Влипла даже не сегодня, а ещё тогда, когда решилась начать видеть. Вот только выбор уже был сделан — навсегда, без возможности его отменить. И ничьей вины, кроме её самой, здесь не было. Хоть Женька и считал иначе.

— Я буквально пару слов понял, — он досадливо захлопнул тетрадь и кинул её на стол перед собой. — Из расшифрованного — буквально: «человек — тварь, носитель, симбионт, убить паразита».

— Как-то бессвязно.

— Так и должно быть. Русский язык вообще слабо приспособлен для таких шифров, слишком много падежей и словоформ, — пояснил Женька. — Те, которые зашифрованы сложнее, должны дать больше информации, но я так и не нашёл ключ.

— Ты вообще его ищешь?

— Ищу. Но никаких зацепок нет. Ни заметок на полях, ни информации в самом тексте, ни в маминых книгах ничего. Думал, может, есть ещё один дневник — нет, только конспекты из вуза, но и в них ни слова.

Оля наморщила лоб и потёрла виски. Отголоски сотрясения до сих пор иногда отдавались приглушённой головной болью. Слабой, но различимой, как будто болело сквозь вату, сквозь толстый слой бесчувственной плоти.

— Там сказано «убить паразита»… — протянула она. — Может, надо просто уничтожить эту змею?

— А ты уверена, что это не убьёт и самого Фролова? И уверена, что это вообще возможно — убить тварь, которая уже в кого-то вселилась?

— Эй, я так уже делала, помнишь? — попыталась пошутить Оля, но не удалось: при одном упоминании прошлого раза Женька посмотрел на неё так, что она тут же прикусила язык. Точно. Не стоит лишний раз напоминать, как они пытались отравить его мать — пусть на самом деле это существо не было Мариной.

— Я помню, чем это закончилось, — скептически фыркнул он в ответ. — Если бы не счастливая случайность, нас бы тут сейчас не было.

— Ну и что ты предлагаешь? У тебя есть идеи?

— Ну…

Одноклассник отвёл глаза и неловко хмыкнул. Понятно. Никаких.

Оля почему-то ощутила, что закипает. Конечно. Женьке сейчас легко говорить: ведь это не ему странный Гоша угрожает чёрт пойми чем, если он не согласится на подозрительные условия. Это не он стоит между двух огней: согласиться на предложение, которое сделает с ним непонятно что, или рискнуть и, возможно, попасть в ещё большие неприятности?

К чёрту. Если у Женьки нет догадок, она будет действовать сама. А идея у неё появилась только одна.

— Значит, так, — решила Оля, вылезая из-за стола. Перед ней осталась сиротливая кружка чая: так и не отхлебнула ни глотка. — Если ты не со мной, тогда я попробую сама. Соглашаться я не собираюсь. Значит, могу только отказаться, чем бы это ни грозило. Так что завтра он спросит снова, и я скажу «нет». А там посмотрим. Если отказ он воспримет плохо, значит… значит, я попытаюсь убить змею. Как-нибудь. Даже если это сделает только хуже. У меня просто нет выбора. И можешь сколько угодно говорить, как опасно отказываться и так далее — если у тебя нет идей получше, просто молчи.

Страшно почему-то не было. Вместо закономерного ужаса Оля ощущала только ажиотаж. Прямо как тогда, на экскурсии, или позже, в деле Женькиной матери — что-то перещёлкнуло внутри, и теперь ей хотелось действовать. Слишком долго она ныла и переживала. Страх ей не к лицу. Она всегда была решительной — настало время показать себя.

Оля уже приготовилась к тому, что Женька начнёт спорить, предлагать ей погодить, снова сказаться больной — или что-то ещё в таком духе. Но вместо этого он просто вытянул руку вперёд — теперь она лежала на столе совсем рядом с её чашкой — и ответил:

— Нет.