Часы бьют полночь (СИ)

— Похоже, — неловко улыбнулась Оля, — я становлюсь постоянным посетителем травмпункта. И тебя заодно прихватила.

— Не та ачивка, которой стоит гордиться, — откликнулся Женька, не открывая глаз. — Но, чёрт. Мы это сделали.

— Да… Интересно, что теперь будет с Гошей?

— Понятия не имею. Есть подозрения, что ничего хорошего, но… давай не будем об этом сейчас, а? И без того хреново.

Оля прикусила язык и замолчала. Время тянулось медленно, как кисель, с грязной одежды на пол текла мутная вода — снег растаял и теперь пачкал пол, стекал на джинсы жирными серыми каплями. Надо бы встать. Переодеться, умыться, достать аптечку — словом, хоть немного привести себя в порядок.

И поговорить о том, что они узнали. А узнали они, хоть и невольно, многое.

Но сил хватало только на то, чтобы бороться с подступающими волнами изнеможения, не давать себе закрыть глаза и провалиться в тревожную дрёму. Наверняка приснится что-то плохое. Да и оставаться так — не вариант.

Мыслей отчего-то почти не было. Казалось бы, после того, что они узнали и сделали, голова должна была взрываться фейерверками идей и догадок — а вместо этого в голове засел только визг Фролова. Надрывный, болезненный и отчаянный.

Так кричит не обиженный ребёнок. Так кричит человек, у которого навсегда отняли что-то дорогое.

Интересно, в каких отношениях он состоял со своим «фамильяром»? Неужели Гоша и тварь с радужными глазами были так близки?

Оля распахнула глаза, поняв, что уже с минуту сидит на полу, клюёт носом и никак не решит: вставать или падать. Она поднялась на ноги и оглянулась на Женьку.

— Ты сам-то как? Может, скорую вызвать? Выглядишь просто ужасно.

— Да не надо, — отмахнулся тот свободной рукой. — Я… мало что ненавижу так же, как скорую. Сама понимаешь, почему. Ты лучше скажи — у тебя можно, ну… одежду постирать хотя бы? А то у них ботинки все в грязи и дерьме каком-то, так что…

Вот ублюдки.

Секундное сочувствие к Гоше улетучилось, и на его место в грудь вернулась привычная ненависть. Никакой «любовью» к своему фамильяру не получится оправдать издевательство над другими. Такое изощрённое вдобавок.

Он ведь делал это не потому, что служил какой-то цели. Всё верно — самодеятельность. Он просто хотел их помучить. Ни Оля, ни Женька не трогали бы Фролова и его ручную тварь, если бы он первым не полез к ним и не попытался превратить их жизнь в ад.

Но он попытался. А значит, заслужил.

— Конечно, можно, — кивнула Оля, стряхивая с себя болезненное оцепенение. — Погоди, сейчас всё будет. И… пойдём на кухню. Не сидеть же тут вечно. А там и аптечка, и… остальное.

Женька рассеянно мотнул головой. Приподнялся было на руках — и с болезненным вскриком рухнул обратно.

— Ауч… Эта сука с её каблуком!

Оля запоздало вспомнила: вот Ленка зло улыбается, вот ударяет каблуком сапога по беззащитно выставленному запястью. Даже если обошлось без переломов — всё равно ничего хорошего.

Спасибо хоть, что левая.

— Может, тебе помочь? — позвала она. Женька в ответ мотнул головой и снова попытался встать.

Всю дорогу до дома Оля фактически тащила его на себе, сама удивляясь, откуда взялись силы. Она понятия не имела, что случилось до того, как она отыскала их, и сколько времени Женька успел провести в обществе Фролова и компании — но решила не задавать вопросов. И без того нашлось чем заняться.

Наблюдать, как он медленно поднимается, опираясь о стену, было невыносимо, но что-то внутри подсказывало ей: не вмешивайся. Она бы и сама на его месте отказалась от помощи.

И всё-таки, когда Женька сделал первый осторожный шаг на кухню и опасно качнулся, едва не грохнувшись на пол снова, Оля не выдержала: одним прыжком оказалась рядом с ним и обняла, позволив снова повиснуть на ней, как на спасательном круге.

— Ну и зачем, — пробурчал он куда-то в воротник её кардигана, — я же весь в… этом дерьме.

— Неважно. Отстираю, — ответила Оля. — Пойдём. И… не волнуйся обо всём этом, хорошо? Мы отдохнём, поговорим, потом, если тебе не срочно, подождём моих родителей, и они на машине довезут куда надо. Можешь чувствовать себя как дома, если тебе так проще.

— То есть, раскидывать вещи, писать маркером по столу и всё прочее? — не удержавшись, поинтересовался Женька, и она фыркнула в ответ.

Кажется, он медленно, но верно приходил в себя.

***

Стиральная машина из ванной рычала, как голодная тварь. Настоящих тварей, к счастью, не было: бились в окно, шипели на фиалку в горшке, но в квартиру не залетали. Домашний уют не нравился им, и в квартире Оля чувствовала себя в относительной безопасности.

— Итак, что мы узнали? — вздохнула она, осторожно протирая смоченной в перекиси ваткой очередную ссадину на лице Женьки. — Во-первых, что за Фроловым ещё кто-то стоит…

— Это разве не было очевидно с самого начала? Он же кретин, — вяло поинтересовался тот и поморщился. Оля могла его понять: у неё тоже всё болело, а ведь ей досталось не в пример меньше.