Часы Мериме

Прошло недели две. За это время я часто бывал у тетушки, и с каждым разом она встречала меня все радушнее. Хотя занятия в институте шли уже полным ходом, я выкраивал все же время, чтобы знакомиться с городом. И, надо сказать, тетушка помогала мне в этом с большим усердием. Она, как и седая женщина, с которой мы ехали в одном вагоне, была влюблена в свой родной город. Как-то она повела меня на одну из приморских улиц и показала длинное здание старинной постройки. Объяснив, что здесь, в доме градоначальника, некогда останавливался проездом на Кавказ сам Александр Сергеевич Пушкин и что в этом же доме умер император Александр I, она оказала: «Не в каждом городе умирали цари».

В другой раз, показывая мне порт, она с не меньшей гордостью сообщила, что здесь побывал Джузеппе Гарибальди и в этом месте он дал клятву освободить Италию от австрийского владычества. Говорила она и про других знаменитых земляков, про «самого» Николая Федоровича Щербину, автора сборника «Греческие стихотворения», про Георгия Яковлевича Седова, неустрашимого мореплавателя и исследователя Арктики. «Сколько бы там одесситы ни хвастались своей Каменной лестницей, — с задором заключила тетя один из своих рассказов, — а наша Каменная лестница с ее ста пятьюдесятью пятью ступеньками, ведущими прямо к морю, несравненно уютней и милей одесской».

На мое замечание, что и таганрожцы любят похвастать, тетя сначала обидчиво поджала губы, но потом рассмеялась и рассказала мне следующий случай.

Жил в Таганроге бедный жестянщик по имени Елизар Аснес. Чинил он старые ведра, делал совки для бакалейных лавок и терки для хозяек. И, между прочим, смастерил из жести и парусины незамысловатую штуковину, чтоб горожане могли раздувать свои самовары не голенищем сапога, а специальной машиной. Ну и пошла по Таганрогу про Аснеса молва: «Изобретатель! Эдисон!» И, раздувая свои самовары этой машиной, хвастливые таганрожцы до того раздули Аснесову славу, что дошла она до Петербурга.

Приезжает из столицы корреспондент большой газеты и опрашивает у мальчишек: «Есть у вас изобретатель Аснес?» — «А ка-ак же!» — ответили мальчишки. «Что ж он сейчас изобретает?» — «Коньки, дяденька». — Какие коньки?» — «А вот нацепите их, дяденька, и тут же в Петербурге очутитесь». Потом спросил корреспондент хозяек: «Ну-ка ответьте, есть у вас изобретатель Аснес?» — «А ка-ак же!» — ответили и хозяйки. «Что ж он сейчас мастерит?» — «Гладилку. Положишь в нее грязную рубаху, а вынешь с другого конца простиранную, накрахмаленную и выутюженную». Спросил купцов. А те свое: дескать, мастерит сундук, который только хозяину открывается.

Пошел корреспондент к Аснесу. Тот сидел в своей ветхой будке, вставлял новое дно в худой чайник. «Так и так, — сказал корреспондент, — приехал к вам из самого Петербурга, чтоб на всю Россию расписать в газете, какие вы готовите цивилизованному миру новые изобретения». — Слушайте, — взмолился Аснес, — за ради бога прошу вас, напишите вы в своей газете, пусть бедного жестянщика оставят в покое. Не могу на улице показаться, чтоб не спросили меня, когда полечу на луну в своем чудо-корыте… Ну какой я Эдисон! И на что мне та луна! Что мне, жить надоело?» — «Да-а, — разочарованно протянул газетчик, — видно тут вышла ошибка: мне надо было ехать к Аснесу в Одессу, а я к таганрогскому Аснесу завернул». — «Что-о?.. В Одессу? — вскочил со своей скамеечки Аснес. — Ну и езжайте себе туда без пересадки! И скажите там вашему одесскому Аснесу, пусть он не рыпается: все равно на луну я прилечу первый!»

Говорить о прошлом Таганрога тетя Наташа могла бесконечно. Но особенно охотно вспоминала она свои гимназические годы и своих подруг по гимназии. Выходило так, что самые красивые на земном шаре девушки жили в Таганроге. Такой, например, была «сказка Таганрога» Аня Самойленко с теплыми карими глазами и ореолом целомудрия на прекрасном челе. Или три сестры Матусовские — Люба, Миля и Таня — все разные, но все обаятельные. В доказательство тетушка вынимала из сундука старинный альбом с фотографиями всех восьми классов гимназии, литографированный в Париже каким-то «Генеральным агентством русско-французских дел», и с печальной улыбкой перелистывала его. Ничего, девушки были подходящие. Но, на мой взгляд, наши, нынешние, им не уступят.

Иногда тетушка таинственно шептала мне:

— Сейчас я тебе что-то покажу. Только ты…

— Могила!..

— Вот-вот, — кивала тетушка. — Никому, ни одному человеку в мире!

И шла в соседнюю комнату к своему сундуку за какой-нибудь диковинкой.

Вещицы были любопытные, но я никак не мог понять, зачем их держать в сундуке, пряча от человеческих глаз. Еще Горький говорил: «Делай вещи как можно лучше, они будут более прочны, избавят тебя от затраты лишнего труда, но — не сотвори себе кумира из сапога, стула или книги…» Однажды я так тетушке и оказал. Она вся поникла, погасла. Потом вздохнула и говорит: