Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин

Вскоре Тапенс оказалась у железных кованых ворот. Оставив машину на обочине, она подошла к ним и, встав на цыпочки, заглянула поверх кованой решетки. Ее взору предстал сад. Казалось, недавно кто-то пытался навести в нем порядок. О саде явно заботились, хотя и без особых успехов.

От ворот тянулась дорожка и, осторожно огибая сад, подходила к самой входной двери. Дверь, по-видимому, была парадной, но совершенно таковой не выглядела, больше напоминая черный ход. С этой стороны дом казался совсем другим. Прежде всего, он был обитаем. В нем явно жили. В открытых окнах трепетали занавески, у двери стояло мусорное ведро. В дальнем конце сада крупный пожилой мужчина неторопливо и целеустремленно копал землю. В подобном ракурсе дом, безусловно, лишался всякой таинственности и очарования. Уж рисовать его точно бы никто не стал. Это был самый обыкновенный жилой дом. Тапенс не знала, что ей теперь и делать. Уехать и забыть обо всем? После стольких-то хлопот? Сколько же сейчас времени? Она взглянула на свои часы, но они остановились. Со двора донесся скрип дверных петель, и Тапенс снова приподнялась на цыпочки.

Дверь дома открылась, и на пороге появилась женщина. Она поставила молочную бутылку и, выпрямившись, посмотрела в сторону ворот. Обнаружив торчащую над оградой голову Тапенс, она в нерешительности помедлила и двинулась в сторону ворот.

«Господи, — сказала себе Тапенс, — да это же настоящая ведьма! Только добрая».

Женщине было лет пятьдесят. За ее спиной на ветру развевались длинные седые космы. Все это смутно напомнило Тапенс детскую картинку, на которой была изображена молодая женщина на метле. Отсюда, вероятно, и ее ассоциация: «ведьма»… Только у этой женщины не осталось уже ни молодости, ни красоты: ее лицо было изрыто морщинами, нос и подбородок загибались навстречу друг другу, одежда висела непонятно как, а голову венчала совершенно немыслимая остроконечная шляпа. Все это, в принципе, должно было бы создавать на редкость зловещее впечатление, но почему-то не создавало. Казалось, женщина просто излучает добро. «Ну точно, — подумала Тапенс, — вылитая ведьма, только добрая. Таких, кажется, раньше называли „белыми ведьмами“». Женщина неуверенно подошла к воротам и заговорила. Она слегка картавила, тем не менее голос у нее был на редкость приятный.

— Вы что-то ищете? — спросила она.

— Прошу прощения, — отвечала Тапенс. — Я прекрасно понимаю, насколько неучтиво с моей стороны вот так разглядывать ваш сад, но… Понимаете, мне очень хотелось бы узнать об этом доме побольше.

— Тогда, может, просто зайдете и осмотрите его? — предложила добрая ведьма.

— Ой, спасибо, конечно… не хотелось бы вас беспокоить…

— Да какое там беспокойство! Мне ведь все равно нечего делать. Славный денек, не правда ли?

— Что да, то да, — согласилась Тапенс.

— А я подумала, вы заблудились, — продолжала добрая ведьма. — Иногда это бывает.

— Да нет, — сказала Тапенс. — Я просто спускалась с холма, увидела ваш дом и буквально в него влюбилась.

— Да, с той стороны он выглядит очень красиво, — сказала женщина. — Иногда художники даже специально приезжают, чтобы нарисовать его — во всяком случае, когда-то приезжали.

— Еще бы! Мне даже кажется, — осторожно начала Тапенс, — я… я видела одну такую картину… на какой-то выставке. Во всяком случае, дом был очень похож.

— Что ж, вполне возможно. Забавно, знаете… Приезжает какой-нибудь художник и рисует картину. Потом приезжает второй, третий… И на местной выставке оказывается, что картины-то их похожи как две капли воды. Почему-то, все они рисуют дом с одного и того же места. Даже странно! А потом уже от себя дорисовывают — кто кусочек луга, кто ручеек, дуб какой-нибудь, несколько ив и почти всегда норманнскую церквушку. Таких картин каждый год набирается штук по пять-шесть и все они, по-моему, довольно скверные. Впрочем, я не очень в этом разбираюсь. Заходите, пожалуйста.

— Вы очень добры, — сказала Тапенс, — и сад у вас такой славный…

— Да, мы его любим. Овощи сажаем, цветы… Только вот работник из моего мужа неважный, а у меня вечно — то одно, то другое, вот и не хватает времени.

— А однажды я видела ваш дом из поезда, — сказала Тапенс. — Он, кажется, как раз замедляет здесь ход. Еще, помню, подумала: увижу ли его когда-нибудь еще?

— А теперь спускаетесь с холма на машине, и вот он, — подхватила женщина. — Чего только не бывает в жизни, верно?

«Удивительно, — подумала Тапенс, — как мне с ней легко разговаривать. Даже думать не надо. Говори себе все что в голову взбредет…»

— Хотите зайти в дом? — предложила дружелюбная ведьма. — Я же вижу, вам хочется… Он довольно старый, говорят, что позднегеоргианский стиль, кажется. Только к нему что-то пристроено. Нам ведь, знаете, принадлежит всего половина.

— Ах вон оно что! — сказала Тапенс. — Значит, дом разделен на две части?

— Ну да. Мы живем в задней. А фасад — его-то как раз и видно с моста — нам уже не принадлежит. Забавно все-таки получилось. Правильнее, наверное, было бы поделить его на правую и левую половины. Да чего уж теперь?

— И давно вы здесь живете? — спросила Тапенс.