Часы зла

Луч довел нас до деревянного настила конвейера, футах в сорока от машины.

— Залезайте, мистер Джессон.

Тот покорно полез на настил. Тут вдруг мотор ожил, Джессон потерял равновесие, покачнулся и крепко ухватил меня за руку.

— Смотрите! — хрипло пробормотал он.

Из темноты прямо навстречу нам вынырнул грузоподъемник. Джессон, продолжая цепляться за меня, рухнул на колени, в этот миг машина начала поднимать нас в воздух.

— Держитесь крепче! — завопил я, стараясь перекричать шум мотора.

— Можете мне поверить, — крикнул в ответ Джессон, — у меня нет ни малейшего намерения свалиться отсюда!

Грузоподъемник снял нас с конвейера и поместил на разгрузочную площадку перед ангаром.

— Сюда, — сказал я, указывая на коробку для обуви, которую выхватил из тьмы еще один луч прожектора.

Джессон осторожно приблизился и осмотрел коробку, но побоялся трогать ее, предоставил эту честь мне.

— Что это такое, черт побери? — пробормотал он, когда я приподнял крышку.

— Молескиновые стельки, — ответил я.

— На кой шут они нам сдались?

— Сейчас объясню, погодите секунду. Тут есть и записка. — Я развернул листок бумаги. — Здесь сказано, что мы должны засунуть стельки в ботинки. Возможно, еще одна мера предосторожности. Да, охраняется это место что твой Форт-Нокс.

— Значит, оба, — пробормотал Джессон, наблюдая за тем, как я вставляю зеленые стельки в ботинки на шнурках.

Снабженные подстилками, точно какие-нибудь шахматные фигуры, мы топтались на площадке в ожидании следующего сигнала. Чтобы скоротать время, Джессон приблизился к массивной железной гильотине, украшавшей вход в ангар.

— На табличке написано, что это приспособление использовали, чтобы обезглавить семьдесят девять аристократов в последние месяцы Великой французской революции. Остается лишь надеяться, что мы не станем восьмидесятым и…

Тут Джессон резко отпрянул. Он едва успел увернуться от падающего лезвия.

— Чисто бреет, — заметил я, но моя шутка успеха не возымела.

Луч света направил нас к кожаному кошельку, лежавшему на полу. Я подобрал его, зная, что Джессон не осмелится сделать этого, потряс и высыпал содержимое ему на ладонь.

— И что прикажете нам с этим делать? — спросил Джессон, позвякивая дюжиной тусклых серебряных монет. На вопрос его ответил очередной луч света. Он указывал на центральный коридор в крыле здания. — Что за…

Джессон умолк, потрясенный открывшимся перед нами зрелищем. Мы оказались в центре складского помещения, битком набитого автомобилями старых марок, а также разного рода механизмами. К чести Штольца, все они были идеально отреставрированы, но, похоже, не функционировали. Неподалеку от нас находился старинный кофейный автомат, сверкающий никелированными боками и кранами.

Луч света сконцентрировался на великолепном механическом пианино. Джессон приблизился к нему и сунул в щель старый десятицентовик. Инструмент ожил.

— Вот чертяка, — пробормотал Джессон, услышав первые аккорды.

— Что не так?

— Симфония Гайдна номер сто один в ре миноре.

— Ну и что с того? — Мне становилось все труднее разыгрывать недоумение.

— Известна также под названием «Часы». Возможно, вы заметили, что я иногда играл из нее отрывки. Да, точно, он просто смеется над нами!

— Кто, Куко?

Джессон вздохнул.

— Да никакой не Куко, Александр. Штольц, вот кто.

Звуки музыки стихли, и луч света направил нас к механической гадалке — деревянной кукле в виде турчанки в человеческий рост, которая обещала «провидческое предсказание судьбы всего за пять центов». Джессон сунул в рот гадалке монету и повернул тяжелую рукоятку. Глаза куклы под кожаными веками закатились, челюсть задвигалась.

— Ви-и-и ла-а-а Ренннн!

— Да здравствует королева? — предположил я.

Джессон резко развернулся на каблуках и крикнул прямо в камеру наблюдения на потолке:

— Довольно! Прекратите, Штольц, вы уже высказались! Выходите! Эй, где вы там?

В ответ на этот вызов луч света подвел нас к отгороженному бархатными канатами пятачку в дальнем конце ангара. К одному из столбиков была прикреплена записка следующего содержания: «Время пришло».

Надо сказать, что, кто бы ни наблюдал за этим зрелищем, возникшим в пустом пространстве, — библиотечный работник, коллекционер, вор или лжец, — каждого из них сразила бы наповал его необыкновенная, почти осязаемая красота. Как именно Штольц достиг такого эффекта, для меня до сих пор остается загадкой, хотя я и ознакомился с последними разработками в области лазерных технологий и оптических эффектов. Из простого снимка он соорудил трехмерное изображение часового механизма, тикающего брегета времен Марии Антуанетты, блистающего и искрящегося великолепием, словно драгоценный камень.