Читаем "Чатос" идут в атаку полностью

— Что поделаешь. Светить будем ручными фонарями. Если бомберы прилетят, уйдем в воздух с дырками. Еще разок выдержат наши «курносые».

Механики, мотористы, оружейники и даже шоферы, не ожидая команды, принялись за работу.

— Не зря они перед вечером пожаловали сюда, — Серов был встревожен.

— Думаю, не зря, — согласился Степанов. — Возможно, хотели на земле прихватить и сжечь. Ну и, конечно, разведать, много ли нас здесь. Что-то новое в их манерах появилось. Истребители большими группами перед самой темнотой ходят…

— Конечно, потрепать хотели, измотать перед ночью. Им-то что? Те, кто с вами дрались, спать лягут. Теперь бомбардировщики в воздух уйдут.

— Давай соберем летчиков. Нужно организовать дежурство, — предложил Евгений.

— Собирай. Ты комэск, тебе и карты в руки.

После короткого совещания ни один летчик не ушел отдыхать. Еще несколько часов работали они у самолетов, помогая механикам привести в порядок истребители, вернувшиеся из боя над Барселоной. Только за полночь люди ушли спать.

Ночь выдалась ветреная. Подсвеченные лунным сиянием, по небу быстро бежали рваные облака.

Боевое дежурство на Сабаделе с двух часов несли Евгений Степанов и Илья Финн.

Проверив готовность истребителя к вылету, Энрике положил на нижнее левое крыло парашют и накрыл его переносной сумкой. Включив карманный фонарь, он прошелся синим лучом под крыльями и фюзеляжем самолета, проверяя, нет ли посторонних предметов, которые могли бы помешать старту истребителя.

— Все в порядке, командир! Можно лететь. Последние дни механик помрачнел, стал молчаливее обычного. Степанов знал причину: 20 октября пал последний бастион Испанской Республики на севере — Хи-хон, родной город Энрике. Два месяца Астурия героически сопротивлялась фашистам, но силы были неравны… К Степанову подошел Илья Финн:

— Погодка для бомберов как. по заказу, Женя. Лети, швыряй бомбы, лезь в облака? — раздраженно сказал, он, показав в сторону гор.

Евгений только что думал о том же. Он представил себе фашистские аэродромы на островах Мальорка и Ивиса — услужливые лучи прожекторов, освещающие иллетно-посадочные полосы, тяжело груженные бомбардировщики, с надрывным воем уходящие в ночь.

— Попробуй поймай его в этой тьме, — продолжал Финн. — Хоть бы один паршивенький прожектор подсветил.

— Ты что, Илья, не в настроении? Нет прожекторов к не предвидится, сам знаешь. А лететь нам все равно придется. Пока над Барселоной луна, жить можно.

— Разве я возражаю? Просто чувствую по погоде — прилетят сегодня. А условия поиска сам знаешь какие. Нот и берет досада, — Илья стукнул ладонью по крылу истребителя.

— Я вот о чем думаю, — откликнулся Степанов. — Беспокоит меня, что фашистские самолеты, идущие с аэродромов Мальорки и Ивиса, на всем протяжении полета над морем остаются необнаруженными. И только когда выходят к побережью, их слышат или видят посты ВНОС. Пока сообщат и мы взлетим, им остаются минуты до Барселоны Днем легче. А ночью?

Помолчали. Порыв ветра сбросил с высоты капли дождя.

— Это ерунда. Ты вот на север посмотри, — Евгений показал на темную полосу, надвигавшуся на Сабадель.

— Знаешь, что-то я плохо видеть стал, — признался вдруг Финн.

Евгений встревожился:

— Вот что, Илья: пока врач тебя не осмотрит, больше ночью не летай.

— Пустяки, это у меня от перегрузок. Просто нужно перед дежурством хорошо выспаться. Зайдем на КП к Анатолию, погреемся несколько минут, — Финн зябко поежился.

— На несколько минут можно.

Они направились к темневшему недалеко от истребителей небольшому домику, в котором располагался командный пункт. Едва открыли дверь и переступили порог, как протяжно запел зуммер телефона. Серов, игравший в шахматы с Антоновым, чертыхнулся и, переставив фигуру, рывком снял трубку. Тут же он нахмурился:

— Фашисты бомбят Матаро. В воздух! Илья плечом ударил дверь, и она с грохотом отворилась. Летчики выбежали из дома. После яркого электрического света перед глазами Евгения возникла темная стена. Он на миг остановился и услышал приближающийся к Сабаделю звук моторов. «Неужели аэродром бомбить идут?»

— Субида, Энрике! — громко крикнул он в темноту… «Чатос» набирали высоту. Внизу, в стороне от курса полета, угадывалось размытое светом луны сероватое пятно моря. Южнее лежала не видимая с воздуха Барселона.

Евгений внимательно осматривал воздушное пространство. Чтобы не потерять и доли секунды перед атакой, он заранее откинул предохранитель пулеметов. Осеннее небо было пустынно. Пора разворачиваться. Он повернул истребитель к северной окраине Барселоны и в тот же миг увидел сверкнувшую в направлении Каталонскихгор трассу. «Илья фашиста поймал, — мелькнуло в голове. — Хитро задумали — город стороной обойти, потом с ходу сбросить бомбы, выйти к морю и домой. Недурно!» И тут Евгению показалось, что в разрывах облаков мелькнула тень. «Самолет?»

Облако, закрывавшее луну, сползло к морю. Взглянув вверх, Евгений встрепенулся. Над ним, тем же курсом, что и его истребитель, летело звено бомбардировщиков.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное