Че Гевара

Есть свидетельства, что Эрнесто встречался с кубинцами задолго до освобождения Фиделя Кастро. Вот что рассказывает Рауль Роа, ставший впоследствии министром иностранных дел Кубы: «Я познакомился с Че однажды ночью, в доме его соотечественника Рикардо Рохо. Он только что прибыл из Гватемалы и еще остро переживал поражение. Че казался и был молодым… Ясный ум, аскетическая бледность, астматическое дыхание, выпуклый лоб, густая шевелюра, решительные суждения, энергичный подбородок, спокойные движения, чуткий проницательный взгляд, острая мысль, говорит спокойно, смеется звонко… Уже тогда Че возвышался над узким горизонтом креольских национализмов и рассуждал с позиций континентального революционера…»

В качестве проповедника континентальной идеи Эрнесто был для кубинцев интересен. Кроме того, он объявлял себя коммунистом, не будучи связан ни с одной компартией континента. Стало быть, не был опутан никакими партийными обязательствами. Известно было, что он посещает Культурный центр Посольства СССР в Мехико, берет там книги на испанском языке («Как закалялась сталь», «Повесть о настоящем человеке»). Репутация опасного мятежника и подстрекателя, занесенного в черные списки ЦРУ, также работала на этот облик. Стремясь заинтересовать кубинцев, Эрнесто умело пользовался своим знакомством с марксистскими тезисами, трактуя их гораздо острее и проще, чем это делали пропагандисты Народно-социалистической партии Кубы.

Впервые в своей жизни Эрнесто соприкоснулся с латиноамериканской историей, воплощенной в живом человеке. Сын плантатора, владевшего тринадцатью тысячами гектаров сахарного тростника в кубинской провинции Ориенте, вождь молодежного крыла Партии ортодоксов, Фидель Кастро получил блестящее гуманитарное образование, великолепно владел речью, свободно переходя с изысканного светского языка на простонародный кубинский диалект… После Монкады он стал фигурой национального масштаба, любимцем своего островного народа. Кастро уже тогда предчувствовал, что ему самому будет тесно в рамках одной только борьбы с диктатурой Батисты, и искал новые политические ориентиры.

Беседа двух молодых людей продолжалась десять часов: с восьми вечера до шести утра. «Помню, наш первый спор был о международной политике», – пишет Эрнесто. Это был звездный час Эрнесто Гевары. Встреча с Кастро выводила его на арену истории, на уровень личных решений, от которых зависит ускорение исторического процесса. «Че имел более зрелые по сравнению со мной революционные идеи. В идеологическом, теоретическом плане он был более развитым. По сравнению со мной он был более передовым революционером», – писал впоследствии Фидель.

Для Фиделя Кастро, дочитавшего «Капитал» до 370-й страницы (это его собственное признание), теоретические познания Эрнесто были огромны.

Встретились два романтика от революции, и каждый нашел в другом то, чего недоставало ему самому. «Меня, любителя приключений, – писал позднее Эрнесто Гевара, – связали с ним узы романтической симпатии и мысль о том, что стоит умереть на чужом берегу за столь чистый идеал».

Фидель, как и другие вожди националистов, избегал включения в свою бригаду иностранцев, пусть даже единомышленников, он, например, без колебаний отказал Патохо, также загоревшемуся желанием умереть на чужом берегу, и прямо заявил, что не желает интернационализации борьбы. Для Эрнесто было сделано исключение, и он был принят в команду как теоретик континентальной коммунистической революции.

Во второй половине 1955 года кубинские друзья Эрнесто Гевары развернули подготовку к высадке. Фидель Кастро исходил из убеждения, что, если бы 26 июля 1953 года у него было еще 200 бойцов или хотя бы 20 ручных гранат, операция могла бы завершиться победой. «Все наши расходы по подготовке штурма Монкады составили 20 тысяч песо. На миллион мы могли бы вооружить 8 тысяч человек и атаковать не один гарнизон, а 50 гарнизонов».

И чтобы раздобыть этот миллион, Фидель отправился в Соединенные Штаты. В Майами, в Бриджпорте, в Нью-Йорке он встречался с состоятельными кубинскими эмигрантами и, как он сам позднее рассказывал, «просил милостыню для родины, собирал сентаво к сентаво ту сумму, которая необходима для завоевания ее свободы». В речах, с которыми он выступал перед кубинскими землячествами, мы не найдем коммунистических лозунгов: аудитория их не приняла бы, да и сам Фидель в то время был от них еще далек.

Состоятельные кубинцы больше верили в падение Батисты, чем в социальную программу вождя повстанцев. Однако их расшевелили новизна системы и смелость намерений.

Миллион песо Фиделю собрать не удалось: он привез наличными лишь 50 тысяч долларов. Однако созданные в Штатах комитеты поддержки обещали ему финансовую помощь и в дальнейшем. Эрнесто придерживался несколько иного мнения: ему представлялось, что Фидель слишком уж подыгрывает потенциальным жертвователям в ущерб радикализму.