Че Гевара

С момента победы революции Че пришлось заниматься крайне для него неприятным, но необходимым делом. В крепости Ла-Кабанья была военная тюрьма, и она стала наполняться уже 1 января, когда люди вышли на улицы и стали ловить полицейских и агентов спецслужб диктатуры. Вскоре в Ла-Кабанье скопилась примерно тысяча заключенных. Это были в основном должностные лица репрессивных органов свергнутой диктатуры низшего и среднего звена — главные преступники предпочли сбежать вместе с Батистой.

Тем не менее в руки революционеров все же попали Эрнандо Эрнандес — глава национальной полиции при Батисте, а также Эрнесто де ла Фе — министр информации, тесно связанный с мафией[128].

13 января 1959 года временное революционное правительство ввело смертную казнь, отмененную конституцией 1940 года.

Все кубинское общество, в том числе и СМИ самого разного направления, требовало сурового наказания тех сторонников диктатора, кто запятнал себя пытками и убийствами оппозиционеров. Стремясь избежать самосуда и расправ на улицах, Фидель поручил Че нелегкую роль карающего меча революции.

Че внимательно относился к каждому заключенному, попадавшему в Ла-Кабанью. Он часами (часто ночью) изучал представленные улики и доказательства, особенно если человеку грозила смертная казнь. Суды проходили гласно, у всех обвиняемых был адвокат. Че решительно отводил из членов судов тех, у кого были с обвиняемым личные счеты (например, если обвиняемый лично пытал члена суда). Смертная казнь не применялась только за избиения заключенных в застенках Батисты. Требовалось доказать неоднократные случаи применения пыток и тяжких телесных повреждений.

Отнюдь не все суды выносили смертные приговоры. Например, были полностью оправданы 44 пилота ВВС Батисты, которых обвиняли в бомбежке населенных пунктов. Кстати, этот приговор привел к массовым протестам на Кубе.

Че выступал на процессах в Ла-Кабанье в роли главного прокурора. Однако сами обвинения выдвигали только жертвы пыток. Причем обычно пострадавшие демонстрировали суду шрамы, вырванные ногти, увечья и т. д. За сто дней были расстреляны 55 человек, что вызвало бурю возмущения, прежде всего в американской печати.

Посол Смит лично отправился к Камило Сьенфуэгосу и помешал расстрелу генерала Кантильо (тот позднее получил 15 лет тюрьмы).

Тем не менее американцы не хотели осуждать казни на официальном уровне, понимая, что этот шаг сильно ударил бы по их и так не блестящему имиджу на острове, ведь они абсолютно не осуждали беззаконных расправ Батисты над его политическими противниками. 15 января 1959 года госдепартамент в циркулярном письме некоторым посольствам США в странах Латинской Америки отмечал, что США по соображениям гуманности не приветствуют казни на Кубе, но считают их внутренним делом правительства Кубы²¹⁴.

Фидель ответил на критику в американской прессе гневной отповедью: как может страна, бомбардировавшая Хиросиму, лить слезы относительно «кровавых расправ» на Кубе? Если же эта критика призвана подготовить военную интервенцию США на остров, то она окончится 200 тысячами мертвых гринго²¹⁵.

Че старался держаться подальше от американской прессы и кропотливо налаживал доверительные контакты с НСП. Свою работу в трибунале он рассматривал как временную, отвлекавшую его от главной задачи — строительства на Кубе нового общества. Публично он тогда избегал слова «социализм» — помня об уроках Гватемалы и не желая раздражать американцев раньше времени (хотя бы пока на Кубе не будет создана новая армия, а народу не раздадут оружие для защиты революции).

Первоочередной задачей Че считал аграрную реформу, но, конечно, не такую, какую еще в 1958 году начала проводить Повстанческая армия. Пока предусматривалось передавать малоземельным крестьянам пустующие частные и государственные земли. Прежним собственникам надлежало заплатить компенсацию. Против такой реформы ничего не могли возразить и в Вашингтоне — подобные преобразования прошли или проходили во многих странах Латинской Америки. Тем более что необходимость аграрной реформы была закреплена еще в кубинской конституции 1940 года.

Че, как истинный марксист, видел смысл аграрной реформы в кооперировании сельского хозяйства, то есть в фактической ликвидации частной собственности на землю. Но в 1959 году говорить об этом на Кубе было еще рано, и не только из-за возможной негативной реакции США: сами кубинцы были сильно индоктринированы многолетней антикоммунистической пропагандой.