Че Гевара

Американская разведка потеряла Че из поля зрения на два года. В ЦРУ рассматривались самые дикие версии, например ссылка Че в Москву. Американцы за эти два года «видели» Че в Доминиканской Республике, Колумбии, Гватемале и Перу. Например, в декабре 1965 года ЦРУ с высокой степенью уверенности предполагало, что Че находится в Гватемале.

И Че, и Фидель (равно как и Москва) были слишком оптимистичны в отношении реальной военной силы конголезских повстанцев. Лидеры последних изрядно преуспели в пропагандистской войне, особенно в тех странах, которые им и так симпатизировали. 1 марта 1965 года «Правда» писала, что повстанцы вышли на ближние подступы к Стэнливилю, «занимают провинцию Киву, освободив такие города, как Барка, Физии, Касонго и Кибомбо. В руки патриотов перешла западная часть провинции Северная Катанга». Все это соответствовало действительности, но лишь потому, что у Хоара в тот момент были разногласия с Чомбе и наемники отказывались наступать.

После взятия Стэнливиля все усилия ЦРУ в Конго были брошены на то, чтобы перерезать линии снабжения повстанцев через озеро Танганьика — именно этим путем в Конго должен был вскоре прибыть Че. ЦРУ считало главной слабостью конголезских повстанцев отсутствие эффективного единого командования и слабую боевую подготовку. В этом отношении американцы ничем не отличались от Че — он думал точно так же. Позицию СССР ЦРУ оценивало следующим образом: «…Советы рассматривают конголезских повстанцев как продажный и недисциплинированный сброд, но они явно верят в то, что их можно использовать для обслуживания интересов Москвы в Конго, которые в настоящее время заключаются в том, чтобы уменьшить влияние и присутствие [в Конго] Запада и создать трудности для правительства в Леопольдвиле»⁴³¹.

Добавим, что в Москве напрямую связывали Конго с Вьетнамом, точно так же как и Че. В международном обозрении под заголовком «Укусы москитов» «Правда» от 21 февраля 1965 года отмечала: «Приглушенные расстоянием и значительно ослабленным, но тем не менее тревожным эхом отзываются в Африке события во Вьетнаме…»

Че считал, что, обучив и испытав в бою первые по-настоящему спаянные дисциплиной и вооруженные правильной тактикой подразделения повстанцев, можно переломить ход борьбы в Конго. На быструю победу он, будучи реалистом, не рассчитывал и отводил на войну как минимум пять лет. Живой силы и современного оружия у повстанцев вполне хватало. ЦРУ считало точно так же: «Появление в Конго имеющих боевой опыт “добровольцев” из радикальных африканских стран может создать там новую, более неприятную и опасную ситуацию»⁴³². И Че был готов создать американцам эти неприятности.

Как-то в воскресенье Алейда очень удивилась, когда Че не пошел, как всегда, на добровольную работу, а остался дома и начал рассматривать фотографии детей (фото младшего сына, Эрнесто, родившегося, когда Че был в Алжире, сделать еще не успели). Неожиданно он сказал жене, что снял домик на море — Алейда сразу поняла, что что-то случилось. И действительно, уложив детей спать, он сказал ей, что скоро уедет.

Алейда очень хотела ехать в Конго вместе с мужем. Че в принципе не возражал, отвечая, что позднее, когда партизаны освободят и удержат значительный район конголезской территории, она сможет к нему присоединиться. Но пока в Конго опасно, ей лучше находиться с детьми⁴³³.

Перед отъездом Че записал для жены и детей стихи и прощальные послания на магнитофон, заметив, что оставляет им лучшую часть себя самого. Это были «их стихи», которые они не раз читали вместе — волнующие строки Пабло Неруды, Николаса Гильена и Рубена Мартинеса Вильены о нежной и бесконечной любви. Алейда вспоминала: «Я слушала эти пленки много раз на протяжении многих лет, и они всегда наполняли меня грустью. Я всегда задавала себе один и тот же вопрос: надо ли мне было уехать с ним? Но мне не оставалось ничего иного, как ждать, пытаться сохранить свой оптимизм и следить за тем, как росли и зрели наши дети. Воистину, они были плодами большой любви, нашей любви»⁴³⁴.

Последний раз Че видели на публике 15 марта 1965 года. Затем он сбрил свою знаменитую бороду и коротко постригся. Зубной протез изменил форму его лица. Когда в лагерь в Пинар-дель-Рио к Виктору Дреке прибыл некий Рамон Бенитес, тот не узнал в нем знаменитого партизанского командира.

Альберто Гранадо получил от своего верного друга следующее письмо:

«Альберто,

Не знаю, что тебе оставить на память; предписываю тебе посвятить себя экономике и сахарному тростнику. Мой бродячий дом снова — о двух ногах, а мои мечты не будут иметь границ… по крайней мере до тех пор, пока пули не скажут последнего слова…

А тебя, оседлый цыган, я буду ждать, как только запах пороха от выстрелов рассеется.

Обнимаю вас всех…»⁴³⁵