Че Гевара

«Если братья дерутся между собой, — говорил Мартин Фьерро, — это значит, что другие их съедят. Империалист знает, что нужно разделять, чтобы властвовать. Не так ли он и нас разделил на страны-производители кофе, меди, нефти, олова, сахара, не так ли он нас разделил на страны, которые соперничают, чтобы отобрать рынки сбыта одни у других, постоянно понижая цены, и все это для того, чтобы иметь возможность как можно легче уничтожить нас по одному. Мы должны объединиться, все люди земли должны объединиться, чтобы добиться самого святого блага, свободы, экономического благосостояния, чувства отсутствия перед собой какой-либо неразрешимой проблемы и сознания, что, работая все дни с энтузиазмом и сознательно, мы достигнем нашей цели, и никто не свернет нас с пути.

Я горячо приветствую все делегации братских стран и особенно некоторые из них: делегации народов Соединенных Штатов, которые не надо смешивать с правительством США, делегацию народа, который не знает расовой ненависти, не делает различия между людьми по цвету кожи, религии или экономическому положению. И я приветствую также горячо его противоположный полюс, которым является делегация Народной Республики Китая. А еще делегацию Алжира, который вписывает сейчас прекрасную страницу в Историю. Не забываю делегацию народа Франции, которая тоже не представляет свое правительство».

Глава XXIV БУДДА ЗА ЗАНАВЕСОМ

2 октября Че отправляется вместе с братьями Кастро на прием в посольство Китая. Это период, когда он одновременно принимает министра экономики Объединенной Арабской Республики, подписывает соглашение между Кубой и Болгарией, встречается с президентом Гвинеи Секу Туре, прежде чем 22-го взлететь в новом окружении сопровождающих, среди которых капитан и отличный стрелок Даниэль Аларкон Рамирес — по прозвищу Бениньо, его военное имя в Боливии, — большой, коренастый, с острым взглядом. В дальнейшем он будет заботиться об Эрнесто, и, кроме прочего, он — один из учеников в его ежедневных уроках «наверстывания».

24-го в Праге Че отвечает на приветственную речь президента Антонина Новотны пламенной фразой:

— Успех Кубы послужит открытием для других народов, которые мощно войдут туда, чтобы осуществить путь, подобный нашему.

После участия в телепередаче 27-го, 31-го он начинает дискуссию с ведущими чиновниками, прибывшими в чешскую столицу встретиться с ним, о советской экономике и торговле. В интервью, данном корреспонденту Дейли Уокер, он утверждает, что военная база Гуантанамо [25]представляет опасность для Кубы. Затем отъезд в Москву, где 7 ноября он встречен овациями на Красной площади во время празднования 43-й годовщины Октябрьской революции. Затем все время в оливково-зеленой форме он присутствует на приеме в Кремле и обменивается простыми и откровенными словами с Никитой Хрущевым о необходимости помощи Кубе как экономической, так и военной. 11-го он будет беседовать с Анастасом Микояном во время обеда у своего посла, который является никем другим, как Шомоном.

17-го он покидает Москву, направляясь в Пекин. Кубинская пресса не колеблясь сообщает, что миллионы людей ждут его там, несмотря на табу, которое окружает Китай на Кубе в то время из-за напряженности между ним и СССР. Кастровская Гавана слишком связана с Москвой, чтобы на глазах у нее позволить себе галантные экивоки, как бы восхваляя то, что затрагивает его соседа, хотя бы тоже красного.

Однажды утром в час завтрака за команданте приходит машина. Он едет один. Дирекция запретного города — в частном крыле дворца Сонг Нан Хай, где у Мао апартаменты, в части, называемой библиотекой. Эрнесто приглашают подождать в огромном салоне. 10 часов, когда большой красный занавес открывается, и пораженный Че видит с другой стороны стеклянной двери Мао, пьющего чай. Он приветствует Че медленным кивком головы, на который приглашенный отвечает таким же образом, затем занавес закрывается, как в театре. Че в свою очередь пьет чай с генералом, прежде чем вернуться к своим, кому он рассказывает о своем приключении.

Вечером после ужина он возвращается в запретный город. На этот раз он принят самим Мао, окруженным членами своего правительства, для беседы, которая длится более трех часов. Эти часы останутся среди самых сильных и самых знаменательных в его жизни. Престиж китайского лидера был всегда велик в его глазах: в Буэнос-Айресе, когда он писал в Такле, он делал «китайской» свою подпись, переделывая маленького поросенка Чанчо в Чанг-Чо. Он называл Ильдиту «моя маленькая Мао», и во время вторжения его отряд прозвали «Лос Мао-Мао», что не было для него неприятным.