Че Гевара, который хотел перемен

Администрация Кеннеди включилась в эту работу с энтузиазмом, дав береговой охране США шесть новых самолетов и двенадцать новых катеров и увеличив личный состав на двадцать процентов. Кеннеди сообщил премьер-министру Великобритании Гарольду Макмиллану, что некоторые из этих сумасшедших кубинцев перенесли место проведения своих операций из Южной Флориды на Багамы. Флот Ее Величества был только рад помочь. Таким образом, тех самые кубинских эмигрантов, которых за пару недель до этого ЦРУ обучило и вооружило, чтобы начать рейды на Кубу, теперь арестовывали американские и британские военные.

А как же вера Гудвина в то, что в речах Че не было «пропаганды и напыщенности»? Месяцем позже, давая интервью корреспонденту «Лондон дейли уоркер» и думая, что диктофон уже выключен, Че Гевара пояснил: «Если бы ракеты остались, мы бы направили их в самое сердце Соединенных Штатов, включая Нью-Йорк. О мирном сосуществовании не может идти и речи. Мы должны шагать тропой победы, даже если это будет стоить миллионов ядерных жертв!»

Сам Че Гевара, конечно, не хотел бы стать одной из жертв обмена ядерными ударами, о котором он так страстно мечтал. У него и Фиделя были зарезервированы места в советском бомбоубежище за пределами Гаваны. Советский посол Александр Алексеев утверждает, что предусмотрительные братья Кастро, Че Гевара и остальная коммунистическая верхушка позаботились об этом заранее.

Еще в 1955 году Эрнесто Гевара писал своей заботливой матери, что борьба против Соединенных Штатов была его «истинным предназначением».

«Мы должны научиться испытывать абсолютное отвращение к империалистам. Против этого класса гиен нет лучшего средства, чем истребление!» В октябре 1962 года Гевара всего в одном шаге от этого заманчивого средства.

Ричард Никсон дал самую точную характеристику разрешению Карибского кризиса: «Сперва мы провалили вторжение, а теперь мы позволяем Советам хозяйничать на нашем заднем дворе!»

Охраняемая американскими политиками левого толка и поддерживаемая советским оружием, кубинская коммунистическая революция имела надежное основание для начала партизанских войн в Андах, этой «Сьерре континента» – в погоне за мечтой «освобождения Латинской Америки». На это у коммунистов были все шансы. С мало-мальски компетентным партизанским лидером во главе «Отдела Освобождения» им это, может быть, и удалось бы. Однако вместо этого у них был Эрнесто Че Гевара.

Че – носитель традиционных убеждений

Для новоиспеченного коммуниста Че Гевара придерживался слишком уж многих традиционных предубеждений, свойственных аргентинцам. Все, что касалось «янки», было априори омерзительным. Даже сегодня по результатам опросов две трети аргентинцев придерживаются негативного мнения об американцах, и в Аргентине американцы имеют самый низкий рейтинг популярности среди всего Западного полушария.

По отношению к Америке Аргентина всегда была южноамериканской Францией – весьма критично настроенным государством.

У Че были и другие предрассудки. Так, многие аргентинцы мнят себя европейцами на континенте индейцев и метисов. Снобизм аргентинской элиты по отношению к американцам носит скорее культурный, чем расовый характер и очень напоминает французский снобизм (точно так же, как и снобизм городской «элиты» относительно «деревенщины» из провинции). Результаты опроса общественного мнения показывают, что чем выше уровень образованности латиноамериканцев, тем ярче выражено их антиамериканское настроение. Так, в Буэнос-Айресе преподавание гуманитарных наук прочнее, чем где бы то ни было, основано на антиамериканизме.

Семья Гевара де ла Серна и Линч была классическим примером южноамериканских снобов – поверхностные начетчики, самоуверенные, злопамятные и очень надменные. Маленького Эрнестито можно было назвать кем угодно, но не революционером. Это был типичный маменькин сынок, заботливо вскормленный родительской гордыней и предубеждениями.

Писатель Дэвид Сэндисон упоминает «беспрекословное послушание», свойственное детям этой семьи. Большинство людей проходят через период подросткового бунтарства и споров с родителями, хотя бы непродолжительный – а Че Гевара, мировая икона мятежей, подвел нас даже здесь.

Те, кто видел Че лишь на майках и постерах, неизменно восхищаются его словно бы естественным ореолом «неукротимого бунта». Те же, кто его знал, помнят его как неисправимого позера. Они помнят его подхалимскую улыбку для Фиделя, его задумчивый взгляд мыслителя для Жана-Поля Сартра и Симоны де Бовуар, его злобную ухмылку, адресованную приговоренным к смерти и их семьям, и огонь в глазах перед фотоаппаратом Альберто Корды.