Читаем Че Гевара, который хотел перемен полностью

В книге Джона Ли Андерсона «Че: жизнь революционера» содержится много трогательных фотографий «папы Че» с его милыми маленькими дочерьми на коленях.

Описывая прощальную сцену с участием Гевары, когда тот покидал Кубу в конце 1966 года и направлялся в Боливию, биограф изо всех сил стремится задеть чувствительную струнку в душе читателя: «Последние несколько дней были волнительными для всех, – пишет Андерсон о финальной семейной сцене. – Но самыми пронзительными были последние встречи с Алейдой и детьми. Че, тщательно замаскированный для секретной миссии в Боливии, не мог открыться даже своим детям. Ненадолго папа Че стал «дядей Рамоном», который приехал, чтобы передать от отца наставления для каждого из них и сказать, как сильно папа их любит. За обедом дядя Рамон сидел во главе стола, где раньше сидел папа Че».

Орландо Боррего был «судьей» без юридического образования, который председательствовал на фиктивных разбирательствах в первые месяцы революции, когда сотни кубинцев были отправлены на расстрел по приказу Че. Позже этот ставленник и подхалим Кастро сделался чиновником кубинского правительства. В то время, когда Андерсон писал на Кубе «беспристрастную» биографию Че, которая была призвана «отделить человека от мифа», Боррего, по-видимому, выступал в качестве одного из самых надежных источников информации касательно «папы Че».

Боррего также присутствовал на трогательном прощании Че. «Для Боррего последняя встреча Че с его трехлетней дочерью Селией была одной из самых болезненных сцен, которые он когда-либо видел, – вздыхает Андерсон. – Че был рядом со своей дочерью, но не мог сказать ей, кто он, не мог даже прикоснуться к ней и обнять ее, как обнял бы отец».

В процессе «отделения человека от мифа» Андерсон ни разу не упоминает о сотнях жен и дочерей, которые ждали у стен тюрьмы Ла-Кабанья последней возможности даже не коснуться, а хотя бы просто увидеть или сказать несколько последних слов их мужьям и отцам, приговоренным к смертной казни «папой Че».

«Однажды мы прождали несколько часов под палящим солнцем, – вспоминает Марго Менендес, которая надеялась увидеть осужденного отца. – Наконец мы увидели выезжающий из ворот автомобиль. Внутри сидел сам Че, и мы начали кричать и требовать, чтобы кто-нибудь позволил нам увидеть наших родных и близких. Че остановил машину и опустил стекло. «Вы все наказаны! – проорал он. – Никаких посещений на этой неделе!» – и снова поднял стекло. Мы начали кричать еще громче. Тогда Че схватил приемник и кого-то позвал. Через несколько секунд из ворот Ла-Кабаньи выскочила банда его солдат с дубинками и пистолетами. Они жестоко избивали нас до тех пор, пока мы не разбежались».

«Прощайте, мои детки, – цитирует Андерсон прощальное письмо «папы Че» детям. – Папа вас крепко целует и обнимает».

«Самое большое, что Че мог сделать, это попросить своих детей, чтобы те поцеловали его в щеку», – продолжает Андерсон. «Папа Че» уезжал в Боливию, поэтому «слезы стояли в глазах Че. Алейда была подавлена и опустошена, но сумела сдержать слезы».

Женщина по имени Барбара Рэйнджел-Рохас, которая сегодня живет в Майами, не может в должной мере проникнуться состраданием к Боррего и Андерсону, читая о грустном прощании «папы Че» с детьми.

Вскоре после фиктивного боя за Санта-Клару ее дед Корнелио Рохас исчез. Он был настоящим столпом общества, известным и любимым благодаря активному участию в благотворительности. Он также был полковником кубинской полиции. «Естественно, моя мать, бабушка и отец подозревали, что он был арестован, – говорит Барбара. – Но мы ничего не слышали, и все наши расспросы ни к чему не приводили».

Прошла целая неделя, а семья Рохас все еще пребывала в неведении относительно судьбы главы их семейства. «Мы все были полубольны от беспокойства – особенно моя бедная мама, которая в то время была на шестом месяце беременности. Моя бабушка переносила все стоически, но мы отлично знали, что творится у нее внутри. Она была раздавлена».

В 1959 году в большинстве кубинских домов жило три поколения одновременно. Семьи были очень близки. «Как почти все кубинские девушки, я была очень близка со своим дедушкой, – говорит Барбара. – Мы ужинали вместе каждый вечер. Каждый вечер я сидела у него на коленях в гостиной. Он совершенно избаловал меня подарками и постоянным вниманием. Мне было всего семь лет, но все это я помню очень живо».

Через неделю после исчезновения ее деда Барбара услышала, как ее мать взволнованно зовет всех из гостиной. Она бросилась в комнату и увидела мать, указывающую пальцем на телевизор. Бабушка смотрела на экран широко раскрытыми глазами, зажимая рукой рот. Там, на экране, был дедушка.

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографии великих. Неожиданный ракурс

Клан Чеховых: кумиры Кремля и Рейха
Клан Чеховых: кумиры Кремля и Рейха

Если бы вся изложенная здесь история родственников Антона Павловича Чехова не была бы правдой, то ее впору было бы принять за нелепый и кощунственный вымысел.У великого русского писателя, создателя бессмертного «Вишневого сада», драматичного «Дяди Вани» и милой, до слез чувственной «Каштанки» было множество родственников, у каждого из которых сложилась необыкновенная, яркая судьба. Например, жена племянника Чехова, актриса Ольга Константиновна, была любимицей Третьего рейха, дружила с Геббельсом, Круппом, Евой Браун и многими другими партийными бонзами и в то же время была агентом советской разведки. Михаил Чехов, сын старшего брата Антона Павловича, создал в США актерскую школу, взрастившую таких голливудских звезд, как Мэрилин Монро, Энтони Куинн, Клинт Иствуд… А начался этот необыкновенно талантливый клан Чеховых с Антона Павловича, скромного и малоприметного уездного врача…

Юрий Михайлович Сушко

Биографии и Мемуары / Документальное
Друзья Высоцкого
Друзья Высоцкого

Есть старая мудрая поговорка: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. И в самом деле, как часто мы судим о людях по тому, кто их окружает, с кем они проводят большую часть своего времени, с кем делятся своими радостями и печалями, на кого могут положиться в трудную минуту, кому доверить свои самые сокровенные тайны. Друзья не только характеризуют друг друга, лучше раскрывают внутренний мир человека. Друзья в известной мере воздействуют на человека, изменяют его на свой лад, воспитывают его. Чтобы лучше понять внутренний мир одного из величайших бардов прошлого века Владимира Высоцкого, нужно присмотреться к его окружению: кого он выбирал в качестве друзей, кому мог довериться, от кого ждал помощи и поддержки. И кто, в конце концов, помог Высоцкому стать таким, каким мы его запомнили.Истории, собранные в этой книге, живые и красочные, текст изобилует великолепными сравнениями и неизвестными ранее фактами из жизни замечательных людей. Читая его, ощущаешь и гениальность самого Высоцкого, и талантливость и неординарность его друзей.

Юрий Михайлович Сушко

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное