Чебурашка (СИ)

И тот факт, что мой мальчик попросту ничего не видит вокруг, заставляет сердце бахать быстрей и быстрей, словно впрок. Словно, переступив порог квартиры, оно разорвется, и мир вокруг прекратит свое существование в том виде, к которому мы привыкли.

В глубине души я знаю, что это не так. Потому что наш мир уже рухнул. Целых сорок пять минут мы живем в совершенно новой реальности, просто не до конца осознали этот факт, хотя инстинкты не обманешь. Они работают на пределе и резонирующими вибрациями надвигающего шторма тормошат внутренние органы.

Каждое Степино движение выверено и доведено до автоматизма. Вот он снимает свои зимние кроссовки и убирает их на обувную полку. Вешает пуховик на свой личный крючок в шкафу. Убирает на полку ниже спортивную сумку.

— Степа, у тебя же тренировка через семь минут начнется!

— Пожалуй, я ее пропущу, — от его ответа внутри все холодеет. Началось. Неизбежное падение в пропасть.

— Степ, как же так?

— Я устал. Хочу один побыть. Можно?

И не дожидаясь ответа запирается в комнате. Даже жду, что звонко хлопнет дверью, но этого не происходит. Напротив, все слишком обыденно. И это спокойствие пугает меня до чертиков. Там, в той моей-его комнате со всех сторон смотрит синими глазами Матвей Соколовский.

Мне страшно. Мне так страшно, что дыхание обрывается, а пульс то скачет, то замирает. Ноги ватные, во рту сухо, а язык, кажется, распух и перекрывает доступ кислороду.

Еще никогда на моей памяти Степа не отказывался от тренировки.

Никогда.

Все очень и очень серьезно.

Мне надо тоже побыть одной и тщательно все обдумать. Возможно, у меня есть полчаса Степиного терпения, а может, нет и десяти минут. Мой мальчик на пределе. Знаю это.

На автомате готовлю гречку с курицей, овощной салат. Безотчетно нервным волчком кружу по своей маленькой кухне, собирая все углы руками, ногами и даже головой, словно нахожусь здесь впервые. Но боли не чувствую. Огромная черная дыра внутри высасывает все силы и эмоции, сводя ощущения лишь к неприятному холодному предчувствию, окутывающему меня ледяной коркой.

Миллионы раз я представляла себе нашу с Матвеем встречу. Заготовила сотни сценариев. Сочинила миллион диалогов. Придумала ответ на каждый возможный вопрос или фразу. Выработала для себя идеальную стратегию поведения.

И все равно облажалась по полной.

Видимо, семнадцать лет — недостаточный срок, чтобы разбитое влюбленное сердце смогло простить и забыть обиды. Хотя нет, не правда. Если бы дело было в простой обиде… В одних лишь его словах… Я бы простила. И с легким сердцем жила дальше. Но вот только любые слова и любая обида меркнут на фоне поступка, перечеркнувшего все самое светлое и доброе, что я к нему испытывала.

Такое не прощают.

Никогда.

Однако предательница-память, словно издеваясь, подсовывала иные, счастливые воспоминания, наполненные нежностью, романтикой и первыми поцелуями.

Прошлое

Победа?

Победа! Господи, да!

Да! Да! Да!

Душа ликовала, а сердце отбивало барабанный марш победы. Одному богу известно, что я пережила за время боя Матвея и … и даже не помню, как звали его соперника.

Я все боялась, что Соколовскому вот-вот прилетит страшный удар в голову и испортит его такое красивое лицо. Божечки, пусть этого никогда-никогда не случится! Пожалуйста-пожалуйста!

Если до этого вечера и был хоть один шанс не влюбиться без памяти в Матвея, то после не осталось и намека на него. Невозможно красив. Нереально притягателен. Наглый. Самоуверенный. Дерзкий. Сильный. Быстрый. Ловкий.

Наверное, я могу до полуночи осыпать эпитетами Соколовского и ни разу не повториться.

Бокс — это страшно.

Боксер Матвей Соколовский — это самое прекрасное, что мне доводилось видеть в этой жизни.

И то, как он смотрел на меня в перерывах… мамочки, у меня внутри все органы сплетались в тугие косы.

Я ждала его у гардероба. Матвей вышел с мокрой головой, благоухающий мятным гелем для душа и морской свежестью дезодоранта и накинул капюшон своей идеально белой толстовки.

Когда Матвей приблизился, я заметила его необычный, даже странный взгляд. Он то и дело соскальзывал на мои губы и там задерживался, отчего казалось, что с ними что-то не так. Я нервничала, кусала нижнюю губу, думала о том, что он смотрит, и нервничала еще больше.

— Поздравляю, — пискнула я и порывисто обняла парня, отстранившись в ту же секунду.

— Ерунда, просто товарищеский турнир. Эта победа даже нигде не зачитывается, — небрежно отмахнулся он, продолжая буравить меня своими темными глазищами.

— Вовсе не ерунда! Это было потрясающе! Ты — молодец! Твою победу надо отпраздновать! Купим торт!

— Купим торт? — удивился он.

Удивился! А мне бы хотелось, чтобы он улыбнулся. потому что самой мне хотелось улыбаться без остановки. Потому что он такой классный. Потому что я здесь, рядом с ним. Потому что смотрит на меня вот так, почти ласково. Потому что зовет Зоей, а не Чебурашкой. Потому что внутри у меня все ликует от сопричастности к нему.

— Конечно. Зайдем по пути к Гамлету. Он по субботам помогает отцу в магазине на углу.