Чэч: Бугор

Мешок с дерьмом! А это вариант! Только щит скину — мешает, да и молот мне не нужен будет. Вынул левую руку из крепления и чуть вновь не грохнулся. Сильно же меня эта тварь приложила.

Дистанция? Ох, не достану. И на ногах не дойду, на коленях-то, пока стою, мотает нещадно. А надо! Отталкиваю щит в сторону и сажусь на пятки. Теперь наклониться, опереться на руку, на вторую и вперёд. Руки дрожали, подгибались, но всё-таки держали. Теперь правое колено вперёд, левое, а теперь снова руки. Чуть быстрее.

Агееч, заметив мои манёвры, ускорился. И стал ошибаться. Удар топора, под который он едва успел подставить щит, заставил его отойти назад. Левая рука старика повисла, не в силах больше держать вес. Ещё два шага назад в попытке увернуться от удара клешнями.

Твою же… Так я и опоздать! Но старик смог. И тут же, сбросив щит с руки, ударил молотком по клешне. Агееч, ты главное — продержись и пойми мою задумку. Боль в прокушенной губе и металлический вкус своей крови немного помогают. Ускоряюсь. Дистанция! Сажусь на пятки. Перемещение! Хрен. Ещё одна попытка.

Есть! Умение перекидывает меня на спину твари. Она узкая, костлявая, долго не удержаться. Кулём валюсь на спину скелета, пытаясь прижать его руки к торсу. Секретная техника мешка с дерьмом! Тварь дёрнулась, прогнулась в спине, пытаясь сбросить неожиданный груз, и одновременно ударила затылком. Попала в нос. Звёзды перед глазами. Сознание плывёт.

— Давай!.. — рычу из последних сил, прежде чем снова провалиться в темноту…

Я снова лежу на чём-то мягком, но упругом. А ещё пряно пахнет скошенной травой. Сильно пахнет. Не припомню таких ароматов в гнёздышке ушастой. Если только уровень Единения с лесом опять не апнулся. Вот только с чего бы? Ничего такого для этого я не делал в последнее время. И интерфейс не посмотреть. Когда я погружён в собственное подсознание, он почему-то мне недоступен. Ну и ладно, полежу немного так. Хорошо же: ничего не болит, никто по щекам не бьёт.

«Хватит врать!» — после этих слов, прозвучавших в голове словно удар колокола, я почувствовал, как к щекам прилила кровь, и мне стало стыдно, будто в детстве мама застала за разглядыванием порнографических картинок. — «Хватит врать, Чэч! Ты уже давно понял, что очнулся не в гостях у блондинистой соседки…»

Мне и вправду было страшно. Очень страшно! Этот густой, пряный запах скошенного сена мне был очень хорош знаком! И если я лежу не на пуховой перине, но на чём-то мягком и упругом, вместо того чтобы чувствовать впивающиеся в тело камешки, значит, меня перетащили на сеновал хуторян. Вопрос кто это сделал? Мужики, гоблины? И почему рядом с собой я никого не слышу? Нет, теперь я слышу звонкие крики ребятни на непонятном мне гоблинском языке, квохтанье наседки, переполошённый писк цыплят. Но все эти звуки там, за пределами сеновала. Рядом же тишина: ни чьего-то спокойного дыхания, ни тяжёлого сопенья, ни храпа, ни даже тихого шёпота. Ничего! Ни одного, ставшего столь привычным за несколько месяцев звука. Тишина. Поэтому мне страшно открывать глаза!

Так, борясь со своим страхом, я пролежал ещё несколько минут, стараясь дышать через широко открытый рот, чтобы звук моего дыхания не заглушал другие. Тишина!

— Эй! — хотел крикнуть я, но из пересохшего рта вырвалось только негромкое сипение. — Эй!

Тишина… Не уж то все… Нет! Такого не может быть! Кто-то ещё должен был выжить!

Наконец-то я заставил себя раскрыть глаза. Мои догадки оправдались. Я лежал на знакомом сеновале. Почти полтора месяца назад, каждое утро в течение полутора недель, открывая по утрам глаза, я хорошо изучил эти балки и доски крыши. На сеновале царил полумрак, но по свету, врывающемуся в открытую дверь, понятно, что на улице самый разгар дня.

Лежу раздетый до исподнего, накрытый бычьей шкурой, моей шкурой. В смысле, принадлежавшей мне. Той самой, что укутывался каждую ночь в фургоне. Значит, кто-то из наших жив, иначе схватили бы первую попавшую. Кто? Агееч? Миклуш? Иван?

Надо встать, лёжа здесь, я ещё долго буду маяться неизвестностью. Вот только подумать было проще, чем сделать. На то, чтобы только сесть, у меня минуты три ушло. А как только смог, так сразу такой вертолёт начался, благо, что блевать нечем было. Не встану.

Я в другую крайность впал. Только что глаза открывать не хотел, а теперь полз к двери сеновала, вновь закусывая от напряжения губу. Я же слышу: на улице дети играют, кого взрослого позовут. У них всё и узнаю.

— Дядя, Чэч! — звонкий мальчишеский голос раздался позади меня, где была лестница, ведущая на сеновал из хлева. — Ты куда⁈ Дядя Яков сказал, тебе вставать нельзя!

— Миклуш! Живой чертяка, — силы оставили меня, и я уткнулся лицом в сено. — Живой…

Последняя мысль, осенившая меня прежде чем снова провалиться в темноту, была: «Дебил, ты же мог в интерфейсе статус народа посмотреть…»