Чэч: Бугор

Крыса был крысой. Не в смысле, что хвостатым грызуном, а тем, кого с чувством пренебрежения и отвращения называют «Крысой». А так его называли с самого детства, когда он, круглый сирота, наравне со всеми мальчишками начал охотиться на хвостатых грызунов, мечтая стать великим воином или удачливым бродягой. Но если его ровесники охотились ради веселья и бобов, то Крыса ещё и ради мяса, которое он, часто, не выдерживая приступов голода, съедал сырым, так сильно ему хотелось есть. А есть тогда хотелось постоянно. И как не старался Нильс, так его звали тогда, держать это в секрете, кто-то из пацанов это увидел и, естественно, всем разболтал. Так Нильс навсегда стал «Крысой». А ещё изгоем, которого при встрече пнуть, отвесить затрещину и просто кинуть в него камень, считали незазорным не только мальчишки и девчонки, но и взрослые мужики, а то и бабы.

Жизнь Крысы превратилась в ад, и кто знает, как бы там оно всё закончилось, если бы его ни взял под опеку старик, живущий в полузасыпанной землянке на краю деревни, почти рядом с частоколом. Он был такой древний, что все давно забыли, как его зовут, и кликали то Дедом, то Стариком. Но, как оказалось, взрослые его боялись и теперь на Крысу просто ругались, а то и делали вид, что не замечают. А вот с ровесниками ему пришлось разбираться самому, тут уж старик не вмешивался. «Кшыша, — шамкал тот беззубым ртом, — ешли ты ш такой малочью шам не мошешь шпашавитьшя, то кто тебе помошет?» И Крыса пытался… И у него получалось, когда обидчик был один или когда их было хотя бы двое. Но что он мог противопоставить ватаге? Но не бывает худа без добра — его умения, полученные с грызунов, развивались просто стремительно. К тому же дед не только не ругался на Крысу за это, но и всячески поощрял, научив к тому же вкусно готовить пойманную добычу.

Так продолжалось три года. Пока к деду не заглянула в гости ватага бродяг. Крыса так никогда и не узнал, что им надо было от старика, но тот уговорил бугра забрать пацана с собой. О чём Крыса никогда потом не пожалел. Ватага оказалась «крысья», не гнушавшаяся вместе с какой-нибудь тварью и одинокого бродягу подрезать, а то и целую ватагу из тех, что послабее. И любовь Крысы к сырому крысиному мясу в ватаге нормально воспринималась, и не надо было больше прятаться от народа по тёмным углам, чтобы утолить свою страсть. В их в ватаге и похлеще закидоны были. Одна страсть бугра вырезать печень у ещё живого бродяги и подлечивать того своим умением, чего стоит.

Двадцать лет веселилась ватага, пока однажды не наткнулась на эльфов. Крысу спасла только его феноменальная способность прятаться. Сутки он пролежал в кустах, боясь даже пошевелиться. А потом ещё полдня потрошил своих бывших сотоварищей, надеясь добыть их бобы. А потом и захоронки взял, разбросанные близ разных деревень. Их у ватажников накопилось много за столько-то лет, и он знал о каждой, ведь никто даже не подозревал, что тихий и незаметный Крыса следил за всеми. На эти богатства он и жил всё это время.

Боясь даже открыть глаза, Крыса превратился в слух, стараясь даже дышать как можно тише.

Шаги, лёгкие, уверенные. Неизвестный остановился как раз напротив того места, где в бурьяне у покосившегося забора валялся так и не добравшийся этим вечером до своей норы Крыса. Остановился, потому что двое заступили ему дорогу. А ещё двое подошли сзади, отрезая путь назад. Раздался голос на непонятном певучем языке, заставивший Крысу вздрогнуть и сжать зубы сильнее: он узнал этот язык. Наслушался, когда ушастые твари вырезали его ватагу. Неизвестный не ответил, но боявшийся даже дрожать Крыса услышал тихий шелест, почему-то напомнивший ему предупреждающее шипение рогача, ядовитой змеи, скорой на расправу. Дальше был свист рассекаемого воздуха, звон стали и глухой звук упавших тел. А потом снова шаги, лёгкие, уверенные, снова остановившиеся прямо напротив того места, где Крыса уже прощался со своей пусть и никчёмной, но всё же дорогой ему жизнью.

— Они твои, — послышался красивый мужской голос, немного растягивающий слова, — при условии, что их тела исчезнут навсегда. Если будешь продавать их оружие и украшения, то продавай его тем, у которых хватит мозгов не светить их в этом посёлке. И помни: этих четверых будут искать, не попадись.

Голос смолк, раздался звук удаляющихся шагов, лёгких, уверенных. «Жив! Неужто жив? И в этот раз!» Крыса не посмел шевельнуться, пока шаги не стихли. И только потом приподнял голову.

Была уже совсем глубокая ночь. Но тщедушный мужичок, благодаря умению, полученному от голохвостых грызунов, видеть в темноте почти так же как днём, разглядел четыре тела, лежащих сломанными куклами на земле давно заброшенного проулка.