Чеченская марионетка, или Продажные твари

Примерно через полчаса Аслан Ахмеджанов уже знал, что девушка Маша, которую сняли с товарняка люди Ахмеда, – старая знакомая доктора, а не просто случайная бродяжка. Следовательно, доктор имел полное моральное право поступить так, как поступил. И говорить тут не о чем. Ахмед был не прав. Непонятно, конечно, как она оказалась в товарняке, но при желании можно выяснить и это, и все остальное про Кузьмину Марию Львовну, студентку актерского отделения Высшего театрального училища имени Щепкина.

А еще через десять минут позвонил сам Ревенко. Он звонил фельдшеру, и тот задал ему несколько вопросов по поводу одного из раненых.

Слушая короткие реплики фельдшера, Ахмеджанов закурил, стал по давней привычке пускать ровные колечки дыма в потолок и подумал о том, что, в конце концов, доктор тоже мужчина, в доме его очень давно не появлялось ни одной женщины. Что ж тут странного, если наконец появилась?

На тумбочке у кровати рядом с пепельницей и помятой пачкой сигарет «Кэмел» валялась маленькая синяя книжечка – читательский билет Театральной библиотеки.

* * *

Они не знали расписания его дежурств в больнице. График был скользящий, врачи иногда подменяли друг друга. По давней договоренности, в больницу с гор никогда не звонили, связывались с ним только по его сотовому телефону. Они еще полтора года назад согласились, что в ординаторскую им лучше не звонить.

С температурой у раненого он разобрался. Ехать в горы сейчас не было необходимости. И слава Богу. Он устал за эти сутки, провел не две, а три операции, одна – очень тяжелая. Но главное, ему хотелось домой. Там Машенька. Даже не верилось, что он приедет, а она там.

«Вот возьмет и скажет: я хочу в Москву, к маме с папой, – грустно подумал он, – потребует, чтобы я отправил ее домой сегодня, сейчас».

К воротам он подъехал в девять утра. В доме стояла тишина, он вошел, стараясь не шуметь, заглянул в спальню. Машенька спала, но тут же открыла глаза, села на кровати, улыбнулась и произнесла:

– Доброе утро. Я сейчас встану. Вам... тебе, наверное, надо поспать после дежурства. А на диване в гостиной неудобно.

– В любом случае я должен сначала принять душ, – улыбнулся он в ответ.

Она заметила, что он выглядит очень усталым, щеки за ночь заросли колючей щетиной. Голубые глаза смотрели ласково и растерянно.

«Нет, не стану я сейчас задавать все эти вопросы про бандитов, – решила она, – пусть отдохнет, выспится после бессонной ночи».

– Трудное было дежурство? Тяжело не спать всю ночь? – спросила она.

– Я привык. – Неожиданно он сделал шаг к ней, осторожное, но в то же время стремительное движение.

Маша внутренне сжалась: «Вот сейчас... Он подойдет, сначала сядет на кровать. Конечно, ведь я на его кровати, в его доме!»

– Может, я пока завтрак приготовлю? – предложила она тихо. – Ты примешь душ, а я приготовлю. Что ты любишь есть утром?

Несколько секунд он смотрел на нее молча. «В самом деле, зачем я так спешу? Она должна хоть капельку ко мне привыкнуть, хоть немного».

– Да, Машенька, приготовь. Что тебе самой хочется, то и приготовь.

Он сделал еще шаг, осторожно провел ладонью по ее щеке, легко прикоснулся губами к краешку ее губ и почувствовал, как она напряженно застыла. Сделав над собой усилие, он отошел от кровати и отправился в ванную.

«Нет, надо все-таки уезжать, – думала Маша, взбивая вилкой три яйца с холодным молоком, – вот позавтракаем сейчас, и я ему скажу. Я просто скажу, что мне надо домой, меня ждут родители.

Так ведь нельзя, в самом деле! Я его совершенно не знаю, вторые сутки живу у него в доме. Даже не в нем дело, а во мне. Он всего лишь по щеке меня погладил, чуть-чуть губами притронулся, а у меня уже сердце закудахтало, как чокнутая курица, и голова поплыла. Вот с Саней ничего подобного не происходило и с тем первым мальчиком тоже. – Она вылила взбитые в пену яйца на раскаленную сковородку. – Я вообще никогда ничего подобного не чувствовала. Самое интересное, что уезжать мне вовсе не хочется. Именно поэтому придется уехать как можно скорее. Пока не поздно».

Когда Вадим вышел из ванной, стол на кухне был красиво накрыт. Маша нарезала огурцы и помидоры, поджарила в тостере белый хлеб, даже масло переложила из упаковки в масленку, чего сам Вадим никогда не делал. На сковородке ворчал нежно-желтый омлет, в джезве дымился крепкий кофе.

На Маше была длинная шелковая юбка, та самая, в которой он увидел ее в первый раз, и тонкая вязаная маечка без рукавов.

– Сегодня очень жарко, – сказала она, ловко скидывая омлет со сковороды на тарелку Вадиму.

– Ты ведь вчера так и не ходила на пляж? Вот сейчас позавтракаем и пойдем. Омлет потрясающий!

– Тебе кофе или чай? Я на всякий случай приготовила и то и другое. Чай заварила свежий.

– Налей мне, пожалуй, чайку. А почему ты сама не ешь ничего?

– Я не привыкла так рано. Я обычно завтракаю в институте, между первой и второй парой, в двенадцать часов. А дома никогда не успеваю. Всегда хочется поспать подольше.